— Лева, что с тобой? — наклонившись, спросил Андреев.
— Ничего, — отрешенно ответил Щеголев. — Налей мне коньяку.
— Это поможет?
— Наверняка.
Он только поставил пустую рюмку на стол, как рядом оказалась Маша.
— Я плохо себя чувствую и поеду домой.
— Да, конечно, — рассеянно ответил Лев.
— Обращать внимания на свой уход не буду — уход по-английски, — наклонившись к Щеголеву, сказала она. — Я не могу больше здесь оставаться.
— Хорошо. Если найдешь в себе силы, собери мои вещи, пожалуйста. Я пришлю за ними завтра утром своего шофера, — не глядя на нее, так же негромко ответил Щеголев и вытащил из кармана пиджака ключи. — Вот, возьми.
— Ты можешь сделать все сам. Приезжай, я не гоню тебя на улицу, пойми.
— Не могу, — закрывая лицо руками, ответил он. — Я не бомж и не сирота. У меня еще осталось много из того, ради чего я останусь на плаву, слышишь?! Уходи, прощай.
— Прощай, — улыбнувшись наблюдавшему за этой сценой Андрееву, ответила Пожарская и быстро вышла из банкетного зала.
Щеголев отнял руки от лица и повернулся к другу.
— Я еще жив? — дрожащими губами произнес он.
— Обязательно, — похлопав его по плечу, ответил Андреев.
— Ты знаешь, чем Лев отличается от козла? — неожиданно грубо спросил Щеголев и налил себе еще рюмку.
— Чем?
— Льва по плечу не похлопаешь… — большим глотком он влил в себя коньяк. Прижав рукав к носу, шумно вдохнул и захохотал.
— Что ты несешь?! — Андреев возмущенно заерзал на стуле, поглядывая по сторонам. Никто ничего не заметил.
Все достаточно много выпили. Кажется, исчезни именинник из-за стола — никому и дела не будет до этого.
Официанты принесли повторно кофе и чай. Со стола исчезла пустая посуда. Остались чашки, блюда с фруктовыми салатами, подносы с тортами. Щеголев смотрел на десерт с недоумением. Несколько человек накладывали в свои тарелки бананы, апельсины, киви. Эта аппетитная ароматная смесь показалась Щеголеву чем-то гадким, тошнотворным. Он почувствовал, как все внутри поднимается, и отвернулся. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он понял, что тоже больше не может здесь находиться. Он не мог видеть знакомых лиц, занятых поглощением сладкого.
— Саня, — Щеголев медленно повернул к нему голову. В этот момент он понял, что слишком много выпил. — Давай тоже уйдем по-английски. К едреней фене махнем отсюда куда-нибудь!
— Ты что? Тебе нельзя. Люди останутся в недоумении. Завтра тебя достанут вопросами. Уход Маши никто не прокомментирует, а вот твое исчезновение вслед за ней… Не выставляй себя посмешищем.
— Как ты сказал?
— Не обижайся, дружище. Я пытаюсь привести тебя в чувство, — миролюбиво сказал Андреев.
— А мне нужно абсолютно противоположное, понял? — выходя из-за стола, произнес Щеголев.
— Куда ты?
— Курить.
— Я с тобой, — Андреев быстро поднялся и пошел за ним.
В фойе они молча курили. Щеголеву было невыносимо чье бы то ни было присутствие, но нужно было как-то прожить этот день, доиграть свою роль именинника.
— Лева, все пройдет. Ты же знаешь, — не выдержав долгого молчания, сказал Андреев.
— Знаю, а как жить, пока не прошло?
— Ты сильнее. Скажи себе, что ты выстоишь.
— И все? — Щеголев пьяно улыбнулся.
— Да.
— Ну и дурак ты, Саня.
— Ладно, ты больно умный, — Андреев был рад уже тому, что Щеголев не молчит, тупо глядя в пол. — Пойдем к гостям. Осталось продержаться какой-то час.
Щеголев кивнул, выбросил окурок и, шатаясь, направился в банкетный зал. Андреев осторожно взял его под руку. Они снова заняли свои места. Их ждали чашки с нетронутым остывшим кофе. Лев залпом выпил свою и, подперев голову руками, обвел взглядом присутствующих. Небольшие обособленные группки общались, обсуждая привычные темы. Длинный стол разбился на несколько частей, в каждой из которых велись свои разговоры. Щеголев наблюдал за ними и четко понял, что людей, которые собрались здесь, совершенно не волнует то, что на самом деле с ним происходит. Это к лучшему. Размеренная, сложившаяся жизнь, которую он собственноручно превратил в бульварный роман, останется известной в неприглядных подробностях только ему и Андрееву. Он всегда на виду. Пресловутый сор из избы не добавит ему очков, не укрепит годами зарабатываемый авторитет. Никому не придет в голову, что происходит с ним в действительности. Почему-то в одурманенной коньяком голове именно эта мысль вытеснила остальные. Сейчас Щеголеву было важно, чтобы никто не узнал, что он остался у разбитого корыта.