110 
Рогозин говорил восторженно. Было видно, что предвкушение путешествия полностью исключало волнение перед выступлением. Юлия поняла это и обрадовалась. Что хорошего, если все время думать о конкурсе, нервничать и выбить себя из состояния равновесия? Она видела светящееся лицо Дмитрия и легкую тень, промелькнувшую по нему, когда объявили посадку на рейс.
— Ну, ни пуха, ни пера! — поцеловав Рогозина, произнесла Юлия.
— Отвечать по правилам? — усмехнулся он.
— Обязательно!
— К черту! — Дмитрий увидел, что несколько человек, с которыми он вместе летел, машут ему, показывая на часы. — Все, пора. Будь умницей.
— Буду.
— Я скоро вернусь.
— Конечно, — Юлия почувствовала, как сорвался голос, и не поняла причины. Слово не хотело произноситься и получилось похожим на неприятный вскрик.
— Не волнуйся, — Рогозин сжал кулак и слегка взмахнул им в воздухе. Это означало, что пока они вместе — они непобедимы, они сильны.
Он еще раз улыбнулся и уверенно зашагал к ожидающей его группе.
— Митя! — Он остановился, обернулся и снова пошел по направлению к смеющейся Юлии.
— Что случилось? — поравнявшись, спросил он.
— Ключи, — смеялась она. — Ты не отдал мне ключи.
Рогозин стукнул себя по лбу: он все забывал сделать дубликат. Все время, что Юлия жила у него, они вместе уходили и возвращались с работы. Крайней необходимости во втором комплекте ключей будто и не возникало, но сейчас эта мелочь могла привести к тому, что Юлия не попала бы в дом.
— Все, приеду и пойду в мастерскую, — протягивая связку Щеголевой, серьезно произнес Рогозин.
— Это будет мое домашнее задание, — перестала улыбаться Юлия. — Ну, все. Иди, а то еще опоздаешь из-за меня. Не оборачивайся, хорошо? Ты и так вернулся — это плохая примета.
— Я с некоторых пор не верю в приметы.
— Это очень несовременно.
— Ты — моя самая верная примета. Я люблю тебя! — сказал Рогозин и на этот раз быстрее пошел в сторону пропускника. Он так хотел еще раз взглянуть на ее лицо, оставить в памяти силуэт, который он выделит в любой толпе. Дмитрий был счастлив, зная, что она смотрит ему вслед. Улыбается или смахивает слезу — главное, что причина и ее радости, и ее печали в нем, в их расставании. Несколько дней — какой пустяк. Несколько дней — вечность ожидания… Он не станет оборачиваться, он должен смотреть вперед.
Юлия не выпускала его из вида, пока он вместе с группой, ожидавшей его, не вышел из освещенного ярким солнечным светом зала аэропорта. Конечно, она могла бы взбежать на второй этаж, прильнуть к стеклу и смотреть, как он идет к самолету, поднимается по трапу, но Юлия не стала делать этого. Она боялась, что не выдержит и полетит за ним. У нее за спиной были два сильных крыла — сомнений не было! Она знала, что способна на это — Щеголева ощущала себя птицей, готовой отправиться в долгий полет. Но в этом неожиданном путешествии, к которому она была безоговорочно готова, от нее ничего не зависело. Только высшим силам был известен конечный пункт следования. Только они обладали извечной привилегией определять, располагать. Они с величественным спокойствием наблюдали за тем, как все может разрушиться, едва начавшись. И их вмешательство могло соединить несоединяемое, разорвать крепко связанное.
И какое-то предчувствие все-таки саднило, не давало Юлии расправить крылья. То не была боязнь отсутствия попутного ветра. Юлия улыбнулась — она была готова к тому, что не всегда воздушные потоки помогут ей просто парить. «Пусть, — подумала она, вспоминая влюбленное, сияющее лицо Мити. — Не верю, что эти глаза могут лгать». Однажды она уже была в этом уверена, но жизнь показала, что даже самое прочное чувство может незаметно уйти из сердца, оставив саднящую пустоту. Юлия запретила себе проводить аналогии. У нее начинается совершенно новая жизнь. А если и есть где-то некое подобие пустоты — у нее есть шанс ее заполнить. Она радовалась тому, что решилась на это. Ведь ей всего чуть за сорок — жизнь продолжается.
110 
