Протиснувшись в выгородку за столик, он разложил на нем свои бумаги и заглянул в меню. Подошла официантка, он стал заказывать ланч, но она сказала, что время ланча начинается в одиннадцать. А сейчас он может заказать только завтрак.
— Но я сегодня уже один раз завтракал.
— В нашем городе насчет этого ограничений нет — можно завтракать столько раз, сколько хочешь.
— А какой самый большой завтрак вы можете мне предложить?
— А какой самый большой завтрак вы можете съесть?
— Я к тому, что у меня ваучер из рекрутского пункта.
— Это я поняла. Вижу — вон лежит.
— Четыре яйца можно?
— Надо только сказать, как вам их приготовить.
Завтрак она принесла на продолговатом фаянсовом блюде, где поместились все четыре яйца, с обеих сторон поджаренные, чтобы белок весь схватился, и ломтик жареной ветчины с овсянкой и кусочком масла, а ко всему этому еще тарелочка с крекерами и маленький судочек с соусом.
— Захотите добавки, дайте мне знать, — сказала она.
— Хорошо.
— Хотите сладкую булочку?
— Да, мэм.
— Добавки кофе хотите?
— Да, мэм.
Он поднял на нее взгляд. Ей было лет сорок, черноволосая, с плохими зубами. Глядя на него, обнажила их в улыбке.
— Люблю смотреть, как мужчина ест, — сказала она.
— Что ж, — отозвался он, — сейчас вам предстоит увидеть, как едят действительно не по-детски.
Когда с едой было покончено, он сидел, пил кофе, изучая бланк, на котором полагалось расписаться матери. Смотрел на него, думал-думал и наконец спросил официантку, не найдется ли у нее авторучки.
Ручку она принесла и дала ему.
— Только не уносите, — сказала она. — Ручка не моя.
— Не унесу.
Официантка вернулась к себе за прилавок, а он, нагнувшись над бланком, в соответствующей графе вывел: «Луиза Мэй Парэм». Тогда как его мать звали Кэролин.
Выходя наружу, встретил троих других рекрутов, которые шли по тротуару к кафе. Они шли и так между собой болтали, словно были друзьями детства. Увидев его, смолкли, и он заговорил с ними сам, спросив, как у них дела, на что они ответили, что хорошо, и вошли в заведение.
Фамилия доктора была Муар, а его кабинет располагался на Западной Сосновой. К тому времени, как Билли туда добрался, в прихожей ждали человек шесть, в основном молодые люди и мальчики, с документами новобранцев в руках. Назвав медсестре за стойкой свою фамилию, он сел в кресло и стал дожидаться очереди.
Когда медсестра в конце концов его пригласила, он спал, проснулся как ужаленный и принялся озираться, не понимая, где он.
— Парэм, — повторила она.
Он встал:
— Это я.
Медсестра вручила ему бланк и поставила в коридоре, где, прикрывая ему один глаз картонкой, заставила вычитывать буквы с таблицы на стене. Он дочитал до самой нижней строчки, и она стала проверять второй глаз.
— Хорошие у вас глаза, — сказала она.
— Да, мэм, — отозвался он. — Этим я и раньше мог похвалиться.
— Ну, наверное, — сказала она. — Куда реже бывает, чтобы сначала глаза были плохие, а потом становились хорошими.
Когда зашел в кабинет, доктор усадил его в кресло и стал смотреть в глаза, светя туда фонариком, потом чем-то холодным залез в ухо, стал смотреть туда. Велел расстегнуть рубашку.
— Приехали верхом? — спросил он.
— Да, сэр.
— И откуда же?
— Из Мексики.
— Вот как. Ваши родные чем-нибудь болеют?
— Нет, сэр. Они все умерли.
— Вот как, — опять сказал доктор.
Приложил к груди мальчика холодный конус стетоскопа, послушал. Постучал ему по груди кончиками пальцев. Снова приложил стетоскоп к его груди, послушал зажмурившись. Сел выпрямившись, вынул трубки из ушей и откинулся в кресле.
— У вас шумы в сердце, — сказал он.
— Что это значит?
— Это значит, что в армию вам нельзя.
Десять дней он работал на конюшне рядом с шоссе, спал там же в деннике, пока не накопил денег на одежду и на автобус до Эль-Пасо. Оставив коня на хранение владельцу конюшни, на восток поехал в новой синей рубашке с перламутровыми пуговицами и новой равендуковой рабочей куртке.
В Эль-Пасо было холодно и шумно. Нашел рекрутский пункт, там ему клерк снова выписал все те же самые документы, он постоял в очереди вместе с другими мужчинами, все разделись, побросали одежду в корзину, каждому дали медный номерок, и опять они, с документами в руках, выстроились в голую очередь.