— Однако молоды вы пить пиво.
— Тогда зачем спрашивать, какое пиво я предпочитаю?
— Это и впрямь не важно, потому что обслуживать вас я не буду.
— А он какое пьет? — Билли указал на мужчину, сидевшего у стойки несколько дальше.
Тот окинул его изучающим взглядом.
— Это «драфт», сынок. Бочковое нефильтрованное, — сказал мужчина. — Говори им, что по тебе плачет драфт.[654]
— Да, сэр. Благодарю вас.
— Не за что.
Немного пройдя по улице, он зашел в следующий бар и сел на табурет. Бармен нехотя подошел, встал перед ним.
— Дайте мне драфт.
Тот вернулся к своему месту за стойкой, нацедил пива в высокую стеклянную кружку, опять подошел и поставил кружку на стойку бара. Билли положил на стойку доллар, бармен прошел к кассовому аппарату, дернул рукоять, аппарат звякнул, бармен вернулся и с прихлопом шмякнул на стойку семьдесят пять центов.
— А ты откуда такой? — сказал он.
— Когда-то был из Кловердейла. Нынче работаю у «Хэшнайфов».
— Нет больше никаких «Хэшнайфов». Бэббитты все продали.
— Продали. Знаю.
— Все продали овцеводам.
— Верно.
— Что на это скажешь?
— Не знаю.
— Ну так зато я знаю.
Билли окинул взглядом помещение. В баре было пусто, сидел один солдат, выглядел пьяным. Солдат смотрел на него в упор.
— Эмблему-то они им не продали, так или нет? — сказал бармен.
— Так.
— Так. Стало быть, нет никаких «Хэшнайфов».
— Не хочешь крутнуть пластинку? — указав на музыкальный автомат, сказал солдат.
— Нет, не хочу, — искоса на него глянув, сказал Билли. — Как-то неохота.
— Тогда сиди и не петюкай.
— Да я ничего.
— Что, не нравится пиво? — сказал бармен.
— Да нет. Вроде нормальное. А что, часто жалуются?
— Да вот смотрю, ты не пьешь и не пьешь.
Билли посмотрел на пиво. Потом бросил взгляд вдоль стойки. Солдат сел боком и положил одну ладонь на колено. Будто решает, вставать или нет.
— Вот и подумалось: может, с пивом что не так?
— Да нет, не думаю, — сказал Билли. — Но если что, я вам скажу.
— Сигареткой не угостишь? — сказал солдат.
— Я не курю.
— Ты не куришь.
— Нет.
Бармен извлек из нагрудного кармана пачку «Лаки страйк», бросил ее на стойку и толкнул в направлении солдата.
— Наше вам, солдат, — сказал он.
— Спасибо, — сказал солдат.
Встряхнув пачку, наполовину выпростал оттуда несколько сигарет, одну вынул губами, достал из кармана зажигалку, прикурил, положил зажигалку на прилавок и пустил пачку по плоскости назад к бармену.
— А что это у тебя в кармане? — сказал он.
— Это вы кого спрашиваете? — сказал Билли.
Солдат выдул струю дыма.
— Кого-кого. Тебя, — сказал он.
— Ну, — сказал Билли, — я думаю, это мое дело, что у меня в кармане.
Солдат промолчал. Сидит курит. Протянув руку, бармен сгреб сигареты со стойки, одну взял в рот, прикурил, а пачку сунул обратно в нагрудный карман. Прислонившись к стойке, бармен стоял, держа руки скрещенными на груди, в пальцах дымилась сигарета. Все молчали. Словно ждали, когда придет кто-то еще.
— Знаешь, сколько мне лет? — сказал бармен.
Билли посмотрел на него.
— Нет, — сказал он. — Откуда мне знать, сколько вам лет.
— В июне будет тридцать восемь. Четырнадцатого июня.
Билли промолчал.
— Только поэтому я сейчас не в военной форме.
Билли посмотрел на солдата. Тот сидит, курит.
— Я, между прочим, пытался, — сказал бармен. — Даже соврал про возраст, но они там меня раскусили.
— А ему плевать, — сказал солдат. — Форма для него ничего не значит.
Бармен затянулся сигаретой и выдул в воздух струю дыма.
— Зато она бы очень много значила, если бы эти, с восходящим солнцем в петлицах, маршировали по Второй улице колоннами… рыл этак по десять в ряд. Уж тогда это бы точно кое-что значило!
Билли поднял кружку пива, выпил ее до дна, поставил на стойку, встал, надвинул шляпу на лоб и, в последний раз оглядев солдата, повернулся и вышел на улицу.
Следующие девять месяцев проработал на ранчо Аха, что в округе Кокониньо, у водохранилища Стэнфорд-Танк, а в качестве оплаты ему дали вьючную лошадь, за которую он, собственно, и упирался, а вдобавок еще и нормальную скатку с постелью, толстое одеяло и старую однозарядную винтовку тридцать второго калибра системы Стивенса с граненым стволом и таким же рычагом снизу, как у винчестера, к тому же — что немаловажно — легкую: всего два килограмма с четвертью.