— А сейчас вы его чувствуете?
— Нет.
Еще посидели.
— Послушай-ка, а что от Бойда — есть какие-нибудь вести? — сказал старик.
— У меня нет. Из Мексики он так и не вернулся. А если вернулся, то я об этом ничего не слыхал.
Старик надолго замолк. Смотрел, как темнеет прерия на юге.
— Однажды на асфальтовом шоссе в Аризоне я видел границу дождя, — сказал он. — По одну сторону белой линии на целых полмили дождь, а по другую — сухо, как в духовке. Граница — прямо по белой линии.
— Это я верю, — сказал Билли. — Сам такой дождь видал.
— Мне это было так странно!
— А я однажды видел грозу во время снежного бурана, — сказал Билли. — С громом и молнией. Только самой молнии видно не было. Просто все вокруг вдруг как бы освещалось, и все делалось белым, словно вата.
— У меня когда-то мексиканец один работал, так тот тоже такое рассказывал, — сказал старик. — Я тогда так и не решил, верить ему или нет.
— Кстати, это в Мексике было, где я это видел.
— Может, у нас такого не бывает.
Билли улыбнулся. Скрестил перед собою ноги в сапогах, глухо стукнувших о доски пола, и стал обозревать окрестности.
— Хорошие у тебя сапоги, — сказал старик.
— Это я в Альбукерке купил.
— Смотрятся прям что сто лет носи, сносу не будет.
— Ну, надеюсь. Да ведь немало они и стоили.
— Как цены-то все задрались — что твой кошачий хвост, с этой войной и всем прочим. Это еще если найдешь, чего тебе надо-то.
На пруд, устроенный чуть западнее дома, через ближний выгон пошли слетаться голуби.
— А ты не женился, часом, втайне от нас от всех? — сказал старик.
— Нет, сэр.
— Люди, между прочим, бобылей не очень одобряют. Не знаю уж почему… Помню, как на меня насели: женись да женись, когда я овдовел-то, а мне уж шестьдесят почти было. Все больше, правда, свояченица. А что поделашь, если у меня уже была лучшая женщина на всем белом свете. Такое везение, знаешь, дважды не выпадает.
— Да, сэр. Дважды — это едва ли.
— Помню, старый дядюшка Бад Лэнгфорд говаривал: чем дурная какая жена, так лучше уж никакой. А сам-то, между прочим, вообще никогда женат не был. Так что и не знаю даже, с чего он это взял.
— Наверное, я должен признаться: ну вообще я насчет них вот ни фига не понимаю.
— В смысле чего?
— В смысле женщин.
— А-а, — сказал старик. — Ну, так зато ты, по крайности, хоть не прикидываешься.
— А чего прикидываться. Толку-то.
— Чего бы тебе лошадей чуток вперед не передвинуть, а то барахлишко вымокнет.
— Да я лучше, наверное, уже поеду.
— Куда под дождь-то. Да и ужин у нас как раз намечается. Я тут завел себе кухарку-мексиканку.
— Да ну. Пожалуй, надо бы мне все-таки ехать, пока решимость есть.
— Нет, ты уж оставайся, поужинай.
— Черт, погодите-ка малость.
Когда Билли возвратился из конюшни, ветер разыгрался сильнее, но дождя все не было.
— Коня твоего помню, — сказал старик. — Это ж был конь твоего папы.
— Да, сэр.
— Он его купил у какого-то мексиканца. Говорит, так-то конь вроде ничего, но по-английски ж ни бум-бум не волокет!
Опираясь на руки, старик поднялся из своего качающегося кресла, еле успев подхватить Библию, чуть было не выпавшую из подмышки.
— Вот, даже с кресла встать — для меня теперь работа. Ты такое, наверное, представить себе не можешь, да?
— Что, думаете, лошади не понимают слов?
— Да я не уверен, что люди-то их всегда понимают. Пошли-ка в дом. Она уж обкричалась. Второй раз зовет.
Утром Билли проснулся еще до рассвета, прошел через темный дом на кухню, где горел свет. За кухонным столом сидела женщина, слушала радиоприемник в корпусе, напоминающем митру католического епископа. Он был настроен на станцию в Сьюдад-Хуаресе, но когда Билли показался в дверях, она его выключила и посмотрела на вошедшего.
— Está bien, — сказал он. — No tiene que apagarlo. [655]
Пожав плечами, она встала. Сказала, что все равно передача кончилась, и спросила, как он насчет завтрака. Он ответил, что с удовольствием.
Пока она собирала на стол, он вышел в конюшню, обработал лошадей щеткой, вычистил им копыта, после чего поседлал Ниньо (оставив латиго незатянутым), а на спине вьючной лошади укрепил грузовое седло, {96} хотя и старенькое, но сработанное в мастерских знаменитой калифорнийской компании «Визалия», приторочил к нему скатку и вернулся в дом. Женщина к этому времени уже достала завтрак из печи и выставила на стол. Она приготовила яичницу с ветчиной, пшеничные тортильи и фасоль, все это поставила перед ним и налила ему кофе.