71 
Коня накормили прихваченными из дому овсяными хлопьями, ломти бекона Билли насадил на куски проволоки от забора и приладил жарить. Посмотрел на Бойда, сидевшего с ружьем поперек коленей.
— А ты помириться-то с папой успел?
— Ну, вроде да. Наполовину.
— На какую половину?
Бойд не ответил.
— Что это ты ешь?
— Булку с изюмом.
Билли покачал головой. Налил из фляги воду в консервную банку из-под компота и установил в углях.
— А что случилось у тебя с седлом? — спросил Бойд.
Билли посмотрел на седло с покромсанным правым тебеньком-фендером, но не ответил.
— На нас теперь охоту начнут, — сказал Бойд.
— Пускай.
— Как же мы заплатим-то за все, что взяли?
Билли посмотрел на него долгим взглядом.
— А не лучше ли сразу смириться с мыслью, что мы преступники, — сказал он.
— Даже преступник не станет грабить того, кто приютил его и был ему как друг.
— И долго нам теперь придется душеспасительные речи слушать?
Бойд не ответил. Они поели, раскатали подстилки и завалились спать. Ветер дул всю ночь. Он раздувал сперва огонь, потом угли, так что изломанная и скомканная, красная от жара проволока вдруг раскалилась и воссияла в ночи, как нить накаливания в огромном сердце тьмы, но тут же сразу и поблекла, стала черной, а ветер превратил угли в пепел, пепел унес прочь, стал обдувать глину на том месте, где были угли и пепел, и обдувал до тех пор, пока от костра не осталось вовсе никаких следов, кроме почерневшей проволоки, и всю ночь во тьме ходили, двигались какие-то сущности, которые никак не могли себя проявить, хотя и были для этого предназначены.
— Ты не спишь? — спросил Бойд.
— Не-а.
— Что ты рассказал им?
— Ничего.
— Почему?
— А зачем? Толку-то.
Ветер дул по-прежнему. Мигрируя, кипящим вихрем мимо несся песок.
— Билли!
— Что?
— Они знали, как меня зовут.
— Знали, как тебя зовут?
— Они звали меня. Кричали: «Бойд! Бойд!»
— Это ничего не значит. Спи.
— Как будто они какие-то мои приятели.
— Спи давай.
— Билли!
— Что?
— Тебе не обязательно пытаться это дело представить лучше, чем оно есть.
Билли не ответил.
— Уж как оно есть, так и есть.
— Я знаю. Спи.
Утром они сидели и ели, время от времени осматривая горизонт, как вдруг вдали, на фоне восхода, среди стального цвета глиняной глади, что-то начало проявляться. Через некоторое время поняли, что это всадник. Он был, возможно, где-то в миле и приближался в виде сразу нескольких полупрозрачных зыбких образов, которые в тех местах, где почва под ногами была под водой, вдруг прибавляли в росте, а потом съеживались и вытягивались снова, так что всадник, казалось, то надвигался, то пятился, то опять надвигался. Вставшее из-за горизонта солнце накрыли красные полоски облаков, собравшихся над восточным берегом, и всадник сразу стал как-то ближе, да он и в самом деле почти пересек уже все озеро шириной десять миль и глубиной три дюйма. Билли встал, сходил за ружьем, вернулся и, положив его под одеяло, снова уселся.
Лошадь под всадником была то ли цвета местной почвы, то ли была ею основательно перепачкана. Всадник ехал по мелкой стоячей воде; вытесняясь из-под копыт его лошади, она давала яркую световую вспышку, которая в тот же миг исчезала, как свинцовая чушка в чане. Выехав из воды, он направил лошадь по тропинке вдоль берега, засыпанного белым, будто содовым, песком, из которого торчали редкие пучки травы; подъехав к мальчишкам, окинул их взглядом из-под шляпы, затенявшей глаза. Ничего не сказал. Опять посмотрел на них, оглянулся, осмотрел озеро и дюны, наклонился, сплюнул и снова на них уставился.
— Вы не те, за кого я вас принял, — сказал он.
— А за кого вы нас приняли?
Этим вопросом всадник пренебрег.
— А вы-то что тут делаете? — спросил он.
— Мы ничего не делаем.
Он посмотрел на Бойда. Посмотрел на коня.
— Это что у вас там под одеялом? — спросил он.
— Ружье.
— Меня хотите застрелить?
— Нет, сэр.
— Это твой брат?
— Он может сам за себя ответить.
— Ты его брат?
— Да.
— Так… гм… что вы тут все-таки делаете?
— Мимо шли.
— Мимо шли?
— Да.
— Мимо шли… и куда?
— Мы идем в Дуглас, Аризона.
— Да ну?
— У нас там знакомые.
— А здесь у вас нет знакомых?
71 
