20 
Келли рукоплескала и радовалась в душе, вслух же протянула: «А-а…», после чего вышла прогуляться.
Радость и одновременно разочарование — вот что она почувствовала, сев на любимую скамью в любимой беседке, увитой виноградом. Он оставил ее на весь день, и, если не принимать в расчет холодного отношения Tea, это повод почувствовать себя свободной. С другой стороны, она уже больше суток его жена, но при этом как бы и не жена… Его россказни про влечение оказались какой-то ложью, многообещающие поцелуи не возымели продолжения, он игнорирует свою жену — а это обидно…
Келли гуляла по дому и саду, вспоминала беззаботное детство, шумные вечеринки юности. С каждым местом было связано особое воспоминание, она посетила их все, кроме одного, которое сознательно избегала, — то место у балконной двери патио, на фоне которой их запечатлел чей-то фотоаппарат.
Вернувшись вечером из Афин, Александрос почувствовал, что неимоверно устал. Крупные капли болезненной испарины покрывали его лоб. Он весь день не обращал внимания на свое состояние. Дела отвлекали его. По дороге из офиса он заехал навестить свою мать. С возрастом она стала что-то уж слишком холодна со своим сыном, даже отказалась приехать на его свадьбу, сославшись на плохое здоровье. Разговор у них и сейчас не заладился. Удостоверившись, что у нее есть все необходимое, Александрос ушел.
Он был, что называется, нежданным ребенком у своих родителей — те были уверены, что всех своих детей уже произвели на свет. И все они были девочками. Отец и мать уже смирились со своей судьбой, как вдруг через десять лет после самой младшей рождается он — нечаянный мальчик, сын, наследник. Последнее обстоятельство ортодоксальных греков радовало особенно. И все-таки любимым ребенком ему не суждено было стать, как им не стала ни одна из его сестер: отец и мать были целиком поглощены друг другом и собой. Для воспитания детей нанимались нянечки и воспитатели, для ухода за детьми были слуги, для устроения их судеб — деньги. Поэтому сестры быстро разлетелись по другим семьям, найдя себе женихов в угоду родителям, а Александрос остался один. И тогда он глубоко ощутил на себе безразличие родителей, которое дотоле сглаживали сердобольные сестры. И все же он очень сильно переживал смерть отца, хоть они никогда не были особенно близки.
Многие годы он был предоставлен самому себе. По утрам его поднимали слуги, кормили завтраком, сажали в лимузин с шофером, который сдавал его на попечение школьных учителей, вечером все повторялось в обратной последовательности. А летние каникулы были для мальчика настоящей пыткой безделья, пока на соседнюю виллу не стали привозить к бабушке и дедушке маленькую белобрысую англичаночку с яблочками румянца на пухлых щечках.
Конечно, девчонка ему была неровня, маленькая, бестолковая, ужасно доверчивая. Над ней даже подшучивать было неинтересно, она все принимала за чистую монету. Но она была такая живая хохотушка, что порой ему просто нравилось за ней наблюдать. У Александроса были все основания утверждать, что Келли выросла на его глазах. Тем невероятнее ему казалось ее преображение в интриганку и беспутницу, какой он стал считать ее после памятного газетного откровения…
Войдя в особняк, он очутился в пустынном и холодном фойе. Ни шороха, свет горел лишь в некоторых помещениях, это он заметил, еще только подъезжая к дому. В комнате для гостей Келли не оказалось, в гостиной и в столовой тоже. Не слишком веря в успех, Александрос решил посмотреть у бассейна.
Келли была там — расположилась на физкультурном коврике и сосредоточенно, с закрытыми глазами делала умопомрачительные растяжки из комплекса йоги. Она не услышала, как он подошел, и у Александроса появилась возможность понаблюдать эти пикантные экзерсисы. Чувственное тело в облегающем трико красиво извивалось — девушка практиковала особенную дыхательную технику, благодаря которой пышная грудь плавно приподнималась и медленно опадала.
Келли начала заниматься по системе индийских йогов, надеясь таким образом взнуздать свою эмоциональную натуру. Но кроме превосходной гибкости и пластики ничего не достигла.
Александрос наслаждался движениями ее грациозного тела. Неторопливые кошачьи растяжки, фиксирование самых на первый взгляд неимоверных поз будоражило непомерно развитое воображение мужчины.
Сделав несколько загадочных дыхательных упражнений и сложив ладошки перед собой, Келли ненадолго замерла, а затем медленно приподняла веки, что означало окончание занятий.
20 
