Особенно,... 
28 
— Детка, если я прощу тебя за прошлую субботу, ты уступишь?
— Вы же сказали, что я буду в безопасности, если позволю вам остаться.
— Если это единственная ложь, которую мы наплели друг другу, то куда ни шло, — заметил он, явно не собираясь уступать.
Она побледнела. Теперь уже он удерживал ее двумя руками и прижимал к себе все крепче. Ее теплые ноги оказались между его мускулистыми бедрами.
Происходящее его развеселило — это можно было заключить по выражению лица, но он все-таки отпустил ее, медленно разжимая руки. Хани долго не могла прийти в себя. В ушах звучал стук его сердца. Вывернувшись, она бросилась в классную комнату. Пыталась отдышаться и при этом собирала тетрадки с парты. Джошуа встал в дверях.
Он закрывал ей единственный путь к спасению.
Как бы между прочим Джошуа щелкнул внутренним запором двери. Ее испуганный возглас громко раздался в пустой комнате.
Он самодовольно усмехнулся. Их взгляды встретились: ее — преисполнен нервного ожидания, его — нетерпеливого желания.
— Джошуа, нет…
Он шагнул к ней.
— Да.
— Не сейчас. Не здесь.
— Сейчас, — с хрипотцой шептал он, — здесь.
Ей не удалось долго пятиться — куда вырваться из силков? Он прижал ее к классной доске.
— Я же говорил, что соседство со мной опасно.
— Вам одно нужно — уложить меня в постель.
— А что, это разве ужасно? — Его хрипловатый голос звучал мягко и настораживающе.
Ее охватила паника, но всякий раз, когда ее нога попадала между его бедер, это лишь разжигало страстность, переходящую в неистовство. Казалось невероятным, что он мог так желать женщину.
Его тело напряглось.
— Малышка, если тебе не терпится, то прекрати брыкаться, — голос звучал свирепо и прерывисто. — Ты только заводишь.
— Ты и твоя низкая натура, твой эгоизм, стремление отомстить мне ненавистны. Я не хочу тебя видеть. Ты что, еще не понял? — невольно вырвалось у нее.
— Строишь из себя благородную?
— Уйди из моей жизни. — А во взгляде ее читалось совсем противоположное.
— Ты действительно этого хочешь? — Пальцами он гладил ее шею, а затем с легкостью стал расстегивать пуговки на зеленой трикотажной кофте. Рука скользнула под бюстгальтер: теперь он сжимал ее грудь, теребил бархатистый сосок, пока тот не стал упругим. Он опять засмеялся, видя быстрый, непроизвольный отклик ее тела. — Да ты лгунья.
Если бы ты и вправду не хотела впускать меня в свою жизнь, то не переселилась бы на мой Холм после предостережения.
— Твой Холм? А ты извращенный распутник… После того как он растревожил ее сосок, голос Хани совсем ослабел.
— Я никогда и не стремился казаться совершенством.
— Пожалуйста.., не надо… — встревоженно лепетала она, чувствуя, что его рука уже поглаживала живот, а он то и дело судорожно прижимал ее к себе. Яростно она впилась ноготками в его мускулистые руки и еще раз попыталась оттолкнуть. И все же он понимал, что это не всерьез.
— Ты могла улизнуть, когда я давал тебе шанс это сделать. — Все в нем выдавало крайнее возбуждение. Ноздри напряглись. — Ты меня уже изучила.
Рано или поздно я получу, что желаю. Я хочу тебя.
— Не правда. Не верю.
— Да, я хочу тебя. — Он наклонил голову, так что она уткнулась в шевелюру черных волос. Хотела вновь отвернуться, но он удержал ее за подбородок. Потом прильнул к губам: его язык скользнул по припухлой нижней губе, требуя впустить. Его настойчивый поцелуй показался бесконечным для них обоих. Завладеть ее губами и языком оказалось проще. — Ты прекрасна, прекрасна, — шептал он. Ответь мне.
Их уста вновь соединились, а языки продолжили взаимную атаку. Медленно, но неотвратимо его глубокие поцелуи разожгли в ней тот же жар страсти.
— Джошуа. Мне кажется, я перечеркиваю свою прошлую жизнь, но не могу остановиться.
— Я не собираюсь причинить тебе боль, — страстно шептал он.
Неуверенно она коснулась его иссиня-черных волос. Ноготком шаловливо провела по щеке и скуле. Затем обвила руками шею и податливо выгнула тело, отдавая всю себя в его власть. Теперь она пускалась с ним в опасное путешествие.
Все, окружавшее их, померкло. Он нашептывал ей нежные слова, которые не говорил ни одной женщине. Он чувствовал незнакомое волнение. Хани пыталась что-то сказать, но их уста вновь сомкнулись. Побуждая ее опуститься вниз, окунуться все глубже в водоворот страсти, он чувствовал, что теряет нечто от себя самого.
28 
