Особенно,... 
2 
Я опоздал, поэтому должен сначала зайти в учительскую. Седая секретарша улыбается мне и желает доброго утра. Потом в учительскую заходит школьная медсестра; она ведет меня в свой кабинет, где мы проходим через обычную процедуру. Сначала она внимательно осматривает мое лицо и руки. «Что с твоим глазом?» — спрашивает она.
Я робко отвечаю: «Случайно врезался в кухонную дверь…»
Она улыбается и качает головой. Достает блокнот из ящика стола. Перелистывает несколько страниц и протягивает его мне.
— Вот, — показывает она, — ты говорил это в прошлый понедельник. Помнишь?
Я быстро придумываю новую историю:
— Я играл в бейсбол, и меня ударили битой. Случайно. «Случайно». Я должен говорить это каждый раз. Но медсестру не так просто обмануть. Она мягко ворчит на меня, чтобы я сказал правду. В конце концов я всегда признаюсь, хотя и чувствую, что должен защищать маму.
Медсестра уверяет, что со мной все будет хорошо, и просит снять одежду. Я слышу это уже целый год, так что сразу подчиняюсь. В моей рубашке с длинными рукавами больше дыр, чем в швейцарском сыре. Я ношу ее почти два года. Мама заставляет надевать ее каждый день — это еще один способ унизить меня. Штаны протерлись, а ботинки прохудились так, что видно пальцы. Пока я стою в одном белье, медсестра записывает в блокнот мои синяки и ушибы. Внимательно считает шрамы на моем лице, проверяя, не упустила ли что-нибудь в прошлый раз. Просит меня открыть рот, чтобы посмотреть зубы: передние откололись, когда я ударился о кухонный стол. Делает еще несколько записей. Продолжает осмотр, задерживаясь на старом шраме у меня на животе.
— А сюда, — она глубоко вздыхает, — она ударила тебя ножом?
— Да, мэм, — отвечаю я. «Нет! — кричу про себя. — Я все испортил… снова!»
Медсестра, судя по всему, заметила мое замешательство. Откладывает записную книжку в сторону и обнимает меня. «Боже, — думаю я, — она такая теплая». Не хочу, чтобы она меня отпускала. Хочу и дальше стоять вот так. Я крепко зажмуриваюсь, и несколько секунд в мире не существует ничего, кроме теплоты и чувства защищенности. Медсестра гладит меня по голове. Я вздрагиваю — она случайно задевает шишку, которая осталась после утреннего «разговора» с мамой. Затем медсестра уходит. Я бросаюсь к своим вещам, чтобы поскорее одеться. Никто не знает, но я стараюсь все делать как можно быстрее.
Медсестра возвращается через несколько минут с директором — мистером Хансеном. Вместе с ним приходят мисс Вудс и мистер Зиглер, мои учителя. Мистер Хансен очень хорошо меня знает. Я бываю в его кабинете чаще, чем другие ученики. Он просматривает записи медсестры, пока она рассказывает ему о своих наблюдениях. Я боюсь встречаться с ним взглядом, этот страх вынесен из общения с матерью. А еще я не хочу ничего ему говорить. В прошлом году он позвонил маме и спросил, откуда у меня синяки. В то время он понятия не имел о том, что происходит на самом деле. Мистер Хансен знал только, что я — проблемный ребенок, крадущий еду. Когда я пришел в школу на следующий день, он увидел, что со мной сделала мать. Больше он ей не звонил.
Мистер Хансен хрипло говорит, что с него хватит. Я начинаю трястись от страха. «Он снова позвонит маме!» — молча кричу я. Не выдерживаю и начинаю плакать. Тело трясется, подобно желе, я всхлипываю, как ребенок, и прошу мистера Хансена не звонить матери.
— Пожалуйста, — скулю я, — только не сегодня! Вы не понимаете, сегодня же пятница!
Мистер Хансен уверяет, что не собирается звонить моей матери, и отправляет меня в класс. Первый урок уже закончился, так что я сразу иду на английский к миссис Вудворт. Сегодня контрольная на знание штатов и их столиц. Обычно я хорошо учусь, но в последние месяцы оценки перестали меня волновать, я сдался; уроки больше не помогают отвлечься от того, что творится дома.
Когда я вхожу в класс, остальные ученики начинают зажимать носы, шипеть и фукать. Учительница, заменяющая нашего обычного преподавателя, машет рукой перед лицом. Она не привыкла к моему запаху. Она протягивает мне листок с заданием так, чтобы я не подходил к ней слишком близко. Прежде чем я успеваю занять свое место позади всего класса и открыть окно, меня снова вызывают к директору. Класс вздыхает с нескрываемым облегчением. Я изгой, меня здесь не любят.
Я мчусь в учительскую; тяжело дышу — горло до сих пор болит после вчерашней «игры», придуманной мамой. Секретарь отводит меня в комнату, где отдыхают учителя. Она открывает дверь, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, кто меня ждет. За столом сидят мистер Зиглер, мой классный руководитель, мисс Мосс, учительница математики, школьная медсестра, мистер Хансен и полицейский. Я холодею от страха. Не знаю, что делать: бежать прочь или стоять тут и надеяться, что на меня обрушится крыша. Секретарь закрывает за мной дверь, а мистер Хансен делает знак, чтобы я проходил и садился. Я занимаю место во главе стола и сразу начинаю объяснять, что я ничего не крал… сегодня. Все почему-то улыбаются, хотя только что хмурились. Я еще не знаю, что они решили рискнуть своей работой ради моего спасения.
2 
