Однако эти предчувствия мучили его каждый раз, когда он предпринимал сексуальные эскапады, в его глазах не выглядевшие преступлениями. Вдруг его машина попадет в аварию? Вдруг загорится отель? А вдруг — та еще трагедия — его член откажется вставать? Он объяснял это следующим образом: иррациональный страх всегда предшествовал разуму и даже в наш научный век люди сохраняют в сознании частицу того доисторического невежества, которое этот страх порождало. И сейчас человек может ощущать причинно-следственные связи на все том же древнем уровне: однажды утром солнце не взойдет над горизонтом потому, что он сделал что-то не то или забыл выполнить какой-то ритуал. Вот и Финклер, подобно предкам человечества полмиллиона лет назад, подсознательно боялся, что нарушил какие-то установления высших сил и те выместили свой гнев на его сыне.
Он добрался до оксфордской квартиры Иммануэля во втором часу ночи и обнаружил ее пустой. Телефон сына по-прежнему был занят. Блейз все так же не отвечала на звонки. Он сказал шоферу ехать на Каули-роуд, где жила Блейз. Окна ее квартиры были освещены. Вместо того чтобы позвонить, Финклер — сам не зная зачем — постучал по стеклу. Кто-то невидимый раздвинул шторы, а потом в окне возникло лицо Блейз, которая изумленно уставилась на отца.
— Тебе совсем необязательно было приезжать, — сказала она, открывая дверь. — Я же сказала, что он в порядке.
— Он здесь?
— Да, я уложила его на свою кровать.
— Я хочу его видеть.
Его сын сидел в постели, листал глянцевые журналы и пил ром с колой. На щеке у него был пластырь, рука висела на перевязи. В остальном он действительно был в порядке.
— Гопля! — сказал Иммануэль при виде отца.
— Что значит это «гопля»?
— Ты всегда говорил «гопля», когда кто-то из нас в детстве падал.
— Стало быть, ты сейчас упал?
— Типа того.
— Что значит «типа того»?
— Папа, может, хватит спрашивать меня, что значит то, что значит это?
— Расскажи мне, что случилось.
— Ты пропустил один вопрос.
— Какой вопрос?
— Самый первый: «Как ты себя чувствуешь, Иммануэль?»
— Ах да, извини. Как ты себя чувствуешь, Иммануэль?
— Более-менее сносно, как видишь. А случилась тут небольшая заварушка. Началось все с публичной дискуссии, в которой одна сторона выступала под лозунгом «Израиль утратил право на существование» или что-то вроде этого. Странно, что тебя не пригласили участвовать.
«Это в самом деле странно, — подумал Финклер. — Могли бы и пригласить».
— И что дальше?
— Ну, ты знаешь, как оно бывает на таких встречах. Страсти разгорелись, пошли в ход оскорбления, а потом и кулаки.
— Тебе сильно досталось?
Иммануэль пожал плечами:
— Рука повреждена, но не думаю, что это перелом.
— Ты не обращался в больницу?
— В этом нет нужды.
— А в полицию?
— Это полиция ко мне обратилась.
— Они выдвинули обвинения против кого-то?
— Да. Против меня.
— Против тебя?!
— Во всяком случае, они рассматривают этот вопрос. Будет зависеть от показаний свидетелей.
— Но почему они хотят обвинить тебя? Они там что, свихнулись?
В этот момент Блейз вошла в комнату с тремя чашками кофе на подносе. Финклер перевел на нее недоумевающий взгляд.
— Я была там и все видела, — сказала Блейз. — Если кто и свихнулся, так это твой сын, который был зачинщиком.
— Что значит «был зачинщиком»?
— Папа, ты не на устном экзамене, где твои «что значит» были бы еще как-то уместны, — сказал Иммануэль и вновь развернул журнал.
Пусть разбираются без него. В конце концов, это сестра виновата в том, что отец примчался сюда среди ночи.
— Блейз, ты сказала мне, что был антисемитский инцидент. Я не понимаю, как можно в таком случае быть зачинщиком. Ты агрессивно подскакиваешь к тихо-мирным антисемитам и кричишь: «Я еврей! А ну-ка, врежь мне»?
— Он не приставал к антисемитам, папа. Ты все не так понял.
— Что значит «не так понял»?
— Они были евреями.
— Кто был евреями?
— Те люди, на которых он напал.
— Иммануэль напал на евреев?
— Это были сионисты. Типичные ортодоксы, в черных шляпах и с пейсами. Как израильские поселенцы.
— Израильские поселенцы в Оксфорде?
— Я сказала «как».
— И он полез с ними драться? Почему?