141 
В неблагоприятном раскладе он указывает на экологические катастрофы; в некоторых случаях сулит утрату территорий, далеко не обязательно насильственную (вот, скажем, продажа Аляски — ярчайший пример события, которое могло быть таким образом предсказано).
При гадании Туз Дисков обычно сообщает человеку, что сейчас самое время заняться хозяйством, построить дом, посадить дерево, развести кур, или, чем черт не шутит, податься в золотоискатели, а то и нефтяную скважину на огороде раскопать. То есть, в благоприятном раскладе эта карта сулит быстрое и легкое обогащение.
В неблагоприятном Туз Дисков не то чтобы гарантирует разорение, но велит хорошенько присматривать за тем, что уже есть, а то как бы крыша на голову не рухнула.
Ирина Чуднова
Камень
I
В то лето я жила с такой скоростью, словно кто гнался за мной. При попытке восстановить очерёдность некоторых тогдашних событий, создаётся ощущение, что в некую единицу времени я могла, нет, просто обязана была, находиться одновременно в двух точках пространства. И дело было даже не в скором отъезде — до середины лета я вообще ничего не знала о нём, видимо, в те дни моя обычно медлительная парка страдала приступом немотивированного трудоголизма, навязывая и напутывая множество крепеньких узелков с далёкими последствиями в затейливый коврик моей судьбы.
У лета 1993 года был вкус переспелой донской вишни и крепких майкопских яблок, клубничного варенья, кипящего в огромном тазу под раскидистым ореховым деревом, колодезной воды и студёной водки, намешанной в разнокалиберной посуде с покупным абрикосовым или персиковым ликёром — по тогдашней интеллигентской моде. Начало июля скрипело на зубах лёссовыми суглинками — мы копали приазовские курганы. Это было хорошее дело, где-то даже выгодное, археологические изыскания проводились спешно, на степном участке, идущем под застройку дачного кооператива, подрядчик платил как за земляные работы, в зависимости от вынутого и срезанного с поверхности кубометража. Раз в неделю два крепких молодых человека с бритыми затылками, Олег и Сергей, привозили деньги, подписывали у начальника партии очередной акт, а после не брезговали нашей водкой, за столом травили одним им смешные анекдоты, деловито пошучивали о покойниках пятитысячелетней выдержки, поторапливали. Дачные участки размечали прямо по нашим вчерашним квадратам, счастливцы-хозяева тут же завозили стройматериалы и саженцы, иногда заглядывали в свежие раскопы, крестились и с живостью интересовались, куда мы деваем все эти кости, неужто каждую в музей под стекло? Дачников отваживали напускной неприветливостью — в некоторых могилах позднего, сарматского, времени попадалось золото, чужие глаза на раскопе были ни к чему. Впрочем, большинство захоронений были более древними, изредка содержали в себе кроме костяка один-два лепных сосуда грубой выделки и совсем редко украшения, вроде бус, колец, браслетов, нашивок на одежде да наконечников стрел или копий — если покойник был знатным воином. Детские погребения не были столь скудны — малышу давали в загробный мир пищу, игрушки, обережки, взрослый же мог всё добыть своими руками. Такая забота древних о детях трогала не на шутку, иной раз чуть не до слёз — подумать только, ведь это современники египтян, из металлов знавшие лишь медь и бронзу, жившие не более 30–40 лет, всё достояние их — стада и оружие, быт — война и кочевье, их дети умирали чаще, чем вырастали, но каждому младенцу в могилу давали больше, чем он имел при жизни. В этом было столько близкой нам внутренней логики, что как-то невольно ощущалось родство с этими безымянными племенами, оставившими в наследство только свои могилы. От кочевников вообще остаются в лучшем случае гробницы и, если повезёт, воспоминания умеющих писать соседей.
В тот день в силу разных обстоятельств на раскопе нас было лишь трое. Мы с Р., вооружившись лопатами, шли за бульдозером, из-под ножа которого обнажалась рыжая глиняная плоть срываемого слой за слоем кургана. Наше дело было не дать срытой земле навалиться с боков, и проверять чёрные пятна в суглинке — могила там или сурчина, при обнаружении захоронения в ход шли лопаты, а затем ножи и кисточки. Нам везло — в тот день мы прошли трёхметровый курган до основания и ни одной впускной могилы, никакой ручной работы — а денег как за неделю труда! Мелькала даже шальная мысль, что курган естественного происхождения, но прямо у материкового основания показалось чёрное пятно удивительно правильной, хрестоматийной формы — надо же, ровно по центру, идеально ориентированная могила, разве чуть шире, чем обычно. Через несколько часов, докончив расчистку, мы втроём сидели на краю раскопа, курили по четвёртой папиросе кряду, цедили дымящийся на жаре кофе из термоса и всячески тянули время. Погребение было к тому моменту полностью зарисовано и сфотографировано, расчищено с ювелирной точностью, а желания начать, наконец, разбирать костяк не было ни у кого. В могиле лежали двое — он и она, высокие, двухметровые красавцы, прямые, гармонично сложенные с чуть удлинёнными ритуальной деформацией черепами — члены знатного рода, вожди. Сохранность скелетов удивляла перевидавших тысячи могил археологов — грудные клетки и кости таза, не провалившиеся внутрь за несколько тысяч лет, головы повёрнутые друг к другу, глаза в глаза. Первым нарушил молчание Р.:
141 
