Часть I

Отец Василий, старательно пряча лицо, пробрался вдоль стенки к ведущей на второй этаж деревянной лестнице и, до боли в ногтях вцепившись в шершавые перила, замер.

– Братья и сестры! – громко возопил со сцены сухой, с крупным костистым лицом проповедник и воздел свои длинные руки вверх. – Бог никогда не переставал любить вас! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим! – единой волной качнувшись вперед, как одна глотка выдохнула толпа.

– Бог никогда не отворачивал от вас своего лица! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим! – снова покачнулась толпа.

– И бог смеется от счастья, видя, как любят его в каждом божественном творении возлюбленные дети его! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим! – ухнула толпа, на глазах теряя остатки разума.

Отец Василий вжался в стену. Более гнусной подмены самых святых понятий он во всей своей жизни не видел!

– Так возлюбите господа своего всеми силами души своей! – звонко призвал проповедник. – Пусть брат возлюбит сестру свою и видит в ней господа! И пусть сестра возлюбит брата своего и видит в нем господа! И тогда господь спустится с небес и пребудет с вами!

Проповедник взмахнул руками, и толпа, гулко охнув, как зачарованная, снова подалась вперед.

– Будьте, как дети, призвал нас апостол Иисус! Отриньте стыд сатанинский и всякую ложь и нелюбовь! И любите брат сестру и сестра брата, как любит вас господь! Как сами вы любите господа своего! С нами бог!

– С нами бог! – как завороженная отозвалась толпа.

Страстно и тревожно застонали за кулисами скрипки, мерно и глухо застучали невидимые барабаны, разом погасли мощные прожекторы – так, чтобы осталась лишь небольшая, расчетливо устроенная подсветка сбоку, и толпа, впадая в транс, вздрогнула и закачалась в едином, заданном иноземной музыкой ритме. Вперед. Назад… Вперед. Назад…

– Сорвите с себя одежды! – под ускоряющийся бой барабанов, экстатически закинув голову назад, призвал проповедник. – Бросьте их на пол! И поприте их ногами! И пусть ничто не помешает вам узреть райское блаженство! И пусть ничто не посмеет встать между господом и вами! С нами бог!

– С нами бог! – выдохнула толпа.

– Будьте, как прародители наши Адам и Ева, – воззвал проповедник. – И знайте: ни в чем нет греха! – Ни в чем нет греха! – выдохнула толпа.

Отец Василий сглотнул и вытаращил глаза. Люди, шатаясь, будто киношные зомби, начали стаскивать с себя кофточки и пиджаки, юбки и брюки, поношенные бюстгальтеры и мятые трусы, и через пару минут весь немаленький зал Дома рыбака был заполнен обнаженными, совершенно потерявшими разум, буквально осатаневшими животными.

– Господи, помилуй! – истово закрестился священник.

Барабаны загудели еще быстрее, а скрипки застонали еще тревожнее…

– Вижу! – воскликнул костолицый длиннорукий проповедник и пошатнулся. – Вижу господина моего! Он спустился! Он с нами!

– С нами! – ухнула толпа.

Скрипки взвизгнули и, вторя барабанам, ускорили сумасшедший ритм торжествующе-непристойной мелодии…

– Спаси и сохрани! – взмолился священник. – Помилуй, господи, раба твоего!

– Узревшие! Не таите господа в себе! – истерически вскрикнул костолицый.

– Ви… Вижу!…жу! – вразнобой отозвались из толпы голоса. – Вижу господа моего! Вижу!!!

– Возлюбите господа в ближнем своем! – взревел костолицый.

Обнаженные, истекающие слюной, с обезумевшими глазами люди кинулись друг на друга, аки дикие звери, и отец Василий осознал, что именно так и начинается Апокалипсис…

* * *

Нет, поначалу все шло как нельзя лучше. И ноябрь, и декабрь мысли устькудеярцев были надежно заняты. Они только и делали, что обсуждали самоубийство местного начальника милиции Павла Александровича Ковалева. История была темная, по крайней мере ни прокуратура, ни райадминистрация проливать на нее свет явно не собирались и ограничились лишь сухой констатацией факта.

Но совсем обвести народ вокруг пальца не удалось – не те нынче времена… Поползли слухи о найденных за островом Песчаным каких-то неопознанных трупах, о запоздалом вмешательстве ФСБ и какой-то подписке, спешно и жестко взятой чуть ли не у всех местных ментов… много чего говорили…

Отец Василий во все эти дела не вмешивался – не было ни сил, ни времени, а если честно, и желания. В его положении временно отстраненного от несения церковных служб это было бы и неумно, да и просто ни к чему – за свое бы ответить. Так уж получилось, что полтора месяца назад, в чужом городе отец Василий, спасаясь от купленных бандитами ментов, остриг для маскировки бороду. И это в патриархии восприняли как тягчайший проступок. Как будто у него был выбор…

  1