76 
– Ну и что там у тебя? – спросил ангел Б, ненадолго оторвавшись от своего объекта.
– Ничего особенного, – отозвался А, – типичный физический износ. В почках сбои, обмен веществ глючит, сосуды обросли, в сердце – трещинка…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Б. – Ага, трещинка. Уже заросла, но вполне может раскрыться и поползти дальше. К механику нужно.
– К доктору, – терпеливо поправил А. – У них это называется «доктор». Или «врач».
– А-а, какая разница? Бонусов-то хватает?
– По деньгам – вполне, по времени – не очень, но я сейчас активирую беспокойство. Ничего, выкроим. А с твоим что?
– Плохо с моим, – пожал плечами Б. – Износ души. По-моему, критический.
– Да брось, не может быть! Сколько там он у тебя? Лет тридцать пять – сорок всего?
– Да ты сам посмотри. Вот здесь большая дыра – видишь? Ну, на месте любимой работы…
– Так ты же ее залатал!
– Верно, залатал. Приличная работа, хоть и не призвание. Сам понимаешь, призвание уже того… времена изменились, не выпускают сейчас таких запчастей.
– Кому не выпускают, а кому и выпускают. Модель попроще надо было заводить!
– Да ладно… Смотри дальше. Чтобы заплата держалась, ее за соседние участки нужно зацепить, верно?
– Ну.
– А они сами все никудышные. Вот область дружбы…
– Что тут у него за мелкие дырочки?
– Приятели. Осыпались естественным путем, как только начались другие неприятности. Видишь, как их много?
– Штук двести?
– Может, и больше, не считал. В свое время у этого человека был очень легкий и веселый характер. Он мог кого угодно рассмешить, придумать интересное занятие, поддержать любой разговор, посочувствовать, отвлечь. Ну и по мелочи там: петь, танцевать, в буриме играть. Вот они и липли, пускали помаленьку корешки. А когда ему стало по-настоящему плохо…
– Паршивые, значит, были приятели.
– Вот и нет! Ты просто представь: сидит рядом с тобой человек, страдает. Улыбается с трудом, треплется без энтузиазма, поет все больше баллады тоскливые, а то и вовсе молчит, сочувствует вяло и все, собака, о своем думает. Или даже рассказать пытается. А оно тебе надо? Ты ж ему честно сказал в первые три минуты: «Все фигня, пошли на карусель!» А он, паршивец, не идет. Или идет, но катается с подозрительно кислой физиономией. Вот ты и думаешь: наверное, ему страдать нравится. И чего ж я тут? Без меня-то ему страдать удобнее!
– И осыпались?
– Ну да. Корешки у них, конечно, тонкие были, но дырочек все равно понаделали. Сюда уже фиг что зацепишь – поползет прореха.
– Ясно. А это что за дырень?
– Тут жена была. Умерла. Что ты так на меня смотришь? Я, что ли, ей занимался? Сам знаешь, какие они хилые: чуть запустил тело – и всё.
– Здесь ты латать и не пытался.
– А чем залатаешь? Ну, нитки подтянул, края подлечил постепенно – несколько лет ушло. А дыра, конечно, осталась. Благо, дублирующие участки есть.
– Как-то не очень у тебя с дублирующими участками… Ты ему какого черта так рано снова влюбиться позволил? Прошло бы лет десять, обезболивание подействовало, прежний характер вернулся, приятельских корешков бы новых понавтыкалось, работа худо-бедно прижилась… А так, ясное дело, возлюбленная от него тоже как от чумы шарахнулась!
– Две.
– Чего?
– Две возлюбленные.
– Ну, ты совсем уже…
– А что я с ним сделаю? Он живой, он жить хочет! Он, понимаешь, не восстанавливаться помаленьку, а счастливым хочет быть! Что мне его – на необитаемый остров?!
– Ладно… Ну а тут-то что за дыры?
– Это, понимаешь, друзья.
– Что, и они перемен в характере не вынесли?
– Да нет, худо-бедно смирились. Тоже, конечно, решили, что человеку страдать нравится, но он ради них и старался побольше, чем для приятелей, лицо повеселее делал…
– А дальше?
– Ну вот этот так поверил в то, что его друг исключительно дурью мается, лишь бы мучеником выглядеть, что в тот момент, когда его поддержка требовалась, так об этом и сказал – третьему лицу. Этот привык, что все всегда с ним соглашаются.
– А твой, значит, не согласился?
– Ага. И был торжественно предан анафеме. А этот…
– Ладно, ладно, ясно все с этими друзьями. Плохо твой подопечный старался: и грустил, и мнение собственное в глаза тыкал, да небось еще и на парочку любимых мозолей наступить умудрился – страдальцы, они ж все слепошарые! Друзья его только терпели, а подсознательно сами повод искали, чтобы уйти уже наконец. Ты что, не мог на какое-то время устроить, чтобы он с ними эдак издали дружил, без тесных контактов?
76 
