Застреленный по его приказу…
Свиридов не сказал ни слова. Его пальцы коснулись двух ран на теле брата, и заспанный санитар, осовело глядящий на двух застывших у голого трупа шикарно одетых мужчин, что-то невнятно пробормотал и, налив себе спирта, одним глотком опрокинул в рот.
– Заберем его сейчас? – тихо спросил Афанасий.
– Нет. Утром. Я не могу ехать с ним в одной машине. Страшно. Ты прав, Афанасий: бог наконец увидел, что я творю на этой земле.
– Что же ты будешь делать?
– Не знаю. Не хочу никого винить. Я сам… я сам виноват. Но я все равно… разберусь. Поехали.
– Куда?
– В гости к бабе.
– В гости к бабе?! Да ты что… совсем спятил?
– Ты не понял. Мы поедем в гости к бабе, которая заказала Илью.
* * *
В одном из окон шикарной квартиры Светланы Маневской еще горел свет, и Владимир был уверен, что хозяйка дома. Не отрывая глаз от окна, он вынул мобильный телефон и набрал номер дочери олигарха. Трубку взяли тут же.
– Света, это Володя, – сказал Свиридов. – Извини, что поздно, но… есть причины.
– Володя? А-а-а… ты где?
– У тебя под окнами. Прямо как у Пушкина: я здесь, Инезилья, я здесь, под окном, объята Севилья покоем и сном, – угрюмо процитировал Владимир. – Скажи там своему охраннику в прихожей, чтобы он оторвал задницу от дивана и открыл мне дверь.
– Э-э… ну… а что, так приспичило?
– Приспичило, Светочка. Приспичило.
– Ну, заходи. Скажу…
– Эта Света и есть та самая… которая заказала Илюшку? – спросил Афанасий.
– Да.
– А кто она такая?
– Она? Она дочка малоизвестного и придавленного нищетой человека – Бориса Александровича Маневского по прозвищу БАМ, моего хозяина. …Охранник Маневской, рослый угрюмоватый детина с сонной раскормленной физиономией Майка Тайсона в негативе, открыл дверь и, окинув взглядом фигуры Свиридова и Фокина, проговорил: – Светлана Борисовна говорила только об одном мужчине. О втором никаких распоряжений не было.
– Ты что, не понял, кто я такой? – грубо проговорил Свиридов и буквально ввалился в квартиру, оттеснив охранника. – Или тебя недавно наняли вместо того болвана, которому я дал в грызло за его хамские шуточки и за то, что он в отсутствие Светы напоролся и нассал в ее любимую вазочку, подумав, что это особо изощренная модификация биде?
– Да я… – начал было охранник и потянулся за лежащим на диване пистолетом-автоматом, но тут же получил такой удар по голове, что не удержался и свалился на пол, по пути опрокинув статую то ли Афродиты, то ли еще какой-то античной пропагандистки нудизма.
Голова многострадальной богини откололась и подкатилась к ногам только что вышедшей на шум Светланы.
– Ты что, Володенька, буянишь? Опять мою охрану в расход пускаешь? А это кто с тобой? – кивнула она на Фокина.
На молодой женщине болталась только какая-то полупрозрачная распашонка, ничего особенно не скрывавшая, а под ней – одни трусики, да и то весьма условные.
– Да он грубит, охранник, – сказал Владимир.
– Нашел кому грубить, Филимонов, – холодно сказала Светлана поднимавшемуся с пола охраннику с разбитой физиономией. – Иди ебало умой. Так кто это с тобой? – снова повернулась она к Свиридову.
– Это один мой старый друг. Дворник, – добавил Владимир каким-то особенным тоном.
– Дворник? – скептически проговорила Светлана и окинула рассеянным взглядом новый костюм и дорогущее пальто Фокина. – Дворник… ну-ну. А как зовут дворника?
– Афанасий, – сказал Фокин.
– Ну… проходите. Три часа ночи, правда… ну да ладно.
Он прошли в просторный холл, залитый красноватым светом ночников, и расселись в роскошные кресла. Света поджала под себя длинные ноги и произнесла чуть нараспев, неспешно закурив длинную коричневую сигарету:
– Ну, говори, что случилось. Я-то думала, что ты по другому поводу… – Светлана томно посмотрела на Свиридова. – Но раз ты не один, значит, тут что-то другое…
– Совершенно верно.
– Что же? Выяснить, как пройти в библиотеку?
– При чем здесь библиотека? – вмешался Фокин, которому с первого взгляда не понравились снобистские замашки дочери миллиардера и ее пренебрежительно оттопыренная нижняя губа. Кроме того, при разговоре она даже не смотрела на собеседника, а изучала собственные ногти с таким внимательным видом, с каким микробиолог рассматривает в микроскоп вирус, способный снискать ему Нобелевскую премию.
Впрочем, при вопросе Афанасия она вскинула на него скучающие глаза и произнесла: