66 
Иссохшее дерево лежало рядом, а из пенька торчал ряд острых сухих щепок. К этому седалищу для йогов и поднесли несчастного Серегина.
Поняв, что ему предстоит, он задергался и завопил:
– Нет, не надо! Ой! Ой, мама!
Однако оба мордоворота, не обращая внимания на его вопли, резким движением опустили его задницей на это импровизированное кресло пыток.
Едва первые шипы разорвали нежную кожицу на ягодицах Серегина, вопрос о пакете акций нефтяной компании «Аркада» был решен.
Подошедший к Серегину Юрий Михайлович протянул ему раскрытую папку с документами и авторучку. Серегин быстро подписал все необходимые документы, после чего его отпустили и позволили подняться с «лобного места».
Чиновник вернулся к «Мерседесу» и, усевшись рядом с Томашевским, протянул ему подписанный экземпляр договора.
– Вот и хорошо, вот и ладненько, – проговорил Юрий Михайлович, – вот и договорились.
Он улыбнулся Томашевскому, ощерив свои мелкие желтые зубы. Однако тот, не обращая на него никакого внимания, тщательно пролистал все бумаги, после чего небрежным жестом протянул их референту, усевшемуся на свое место в «Мерседесе».
– Леонид Петрович, – холодно проговорил Томашевский. – Расплатитеь, пожалуйста, с Юрием Михайловичем, с учетом его премиальных за нестандартные условия работы и удачно совершенную сделку.
Референт вынул из кармана конверт и протянул его работнику Фонда имущества. Тот, приняв конверт, раскрыл его и принялся быстро пересчитывать купюры.
– Не здесь! – неожиданно рявкнул Томашевский.
– Что не здесь? – удивленно произнес Юрий Михайлович.
– Деньги пересчитывайте не здесь. Идите в «Вольво», именно в ней вы и поедете в город, – в голосе Томашевского слышалось плохо скрываемое презрение.
– Я думал, вы меня подбросите…
– Нет, – жестко ответил Томашевский. – У нас другой маршрут. Вас отвезут в город мои люди.
Когда чиновник вылез из машины, «Мерседес» плавно развернулся и поехал в сторону автотрассы. Следом за ним тронулась и «Вольво», в салоне которой ехали пострадавший Серегин, стонавший всю дорогу, его мучители и чиновник Фонда имущества, с помощью которого Серегина только что лишили его собственности.
* * *
Полунин вошел в подъезд кирпичного пятиэтажного дома сталинской застройки и, устало ступая по чистым, недавно вымытым ступенькам лестницы, поднялся на третий этаж.
Он остановился у высокой дубовой двери с массивной ручкой, на которой висела металлическая табличка с надписью: «Либерзон Игорь Зямович».
Кнопка звонка была старой, как и сам звонок, тренькающие звуки которого донеслись до слуха Полунина из глубины квартиры.
Через несколько секунд он услышал тихие, шаркающие шаги, маленький кристаллик света в середине дверного глазка погас, и через секунду дверь, щелкнув замком, отворилась. На пороге появился невысокий, совершенно лысый старик.
Он был одет в потертые брюки, которые были немного ему велики, кроме того, на нем был черный вязаный джемпер, тоже висевший на нем очень свободно.
У старика была массивная морщинистая шея, круглое лицо, сплошь покрытое коричневыми пигментными пятнами, и очень крупные руки, с видневшимися на них вздутыми синими жилами. Мужчина производил впечатление сильно похудевшего и сдавшего с годами толстяка, об этом свидетельствовала и висящая на нем одежда, и дряблая, как у бульдога, кожа шеи.
Однако живые черные глазки с лукавой искринкой в глубине говорили о том, что этот старец еще полон сил и что, видимо, несмотря на свойственные его возрасту причуды, ум у него остался незамутненным.
– Вова, секунду назад я окончательно убедился в том, что история повторяется, – произнес Либерзон, глядя на Полунина. – Много лет назад, когда мы вместе выходили из ворот тюрьмы, я запомнил вас именно таким: эта неброская потертая одежда, эта вечная усталость во взгляде умных глаз… Прошло много лет, и вот я снова вижу вас здесь, словно ничего не изменилось за все эти годы.
Либерзон шагнул навстречу Полунину и, прижавшись к его груди, крепко обнял Владимира. Полунин также сжал старика в объятиях и тихо произнес:
– Здравствуй, Изя. Наверно, ты прав, говоря, что история повторяется. Жизнь сделала круг, и я снова стал гонимым бродягой, которому нужны помощь и защита.
Либерзон сразу же отпрянул от Полунина и, посмотрев на него своими лучистыми глазками, произнес:
– Вова, я хочу вам сказать, что действительно ничего не меняется и, как много лет назад, я рад тебя видеть, что бы с тобой ни случилось.
66 
