41 
Во время своего монолога, который он произносил, шагая из угла в угол, Бухман смотрел прямо перед собой, изредка бросая короткие взгляды то на майора, то на сидящего рядом с ним Китайца.
– У вас еще есть вопросы к моему клиенту? – Бухман остановил свой взор на майоре.
– Нет, – сказал тот и, обращаясь к Китайцу добавил: – Вы можете быть свободны.
– Благодарю вас, майор.
Майор проводил Танина с Бухманом до дежурки, где Танину выдали его вещи.
– Сколько раз уж слышал, как ты ораторствуешь, – сказал Китаец, с восхищением глядя на своего приятеля, когда они спускались с высокого крыльца Фрунзенского РОВДа, – и всякий раз твои речи звучали для меня просто как песни.
– Это еще что, – Бухман подошел к своему «Опелю», – ты бы послушал, какие речи я толкаю в суде – просто закачаешься. Присаживайся.
Он сел за руль, Китаец устроился с другой стороны.
– Нет уж, – Китаец достал из кармана свои сигареты, – лучше уж до суда не доводить.
– Это точно, – Бухман запустил двигатель, – лучше до суда не доводить. Значит, так. Встречные иски я составлю часа через полтора и привезу тебе на подпись. Ты будешь у себя?
– Наверное, нет, – сказал Китаец, – лучше я сам к тебе заеду до конца дня, идет?
– Заметано. Тебе куда?
– В агентство, если тебе не трудно.
– Ладно уж, только бензин включу тебе в счет, – пошутил Бухман, нажимая на газ.
– Да, у меня к тебе будет еще одна просьба, – Китаец выпустил в потолок струю едкого дыма.
– Я весь внимание.
– Узнай там по своим каналам, как был убит Эванс. Поподробнее. Ты же знаешь, как я ценю разного рода детали… И еще… – Китаец секунду помолчал, – через какую фирму Эванс арендовал квартиру?
– Сделаем, – улыбнулся Бухман.
Глава 9
Китаец чувствовал в теле невероятную легкость. Это приятное, если не сказать – радостное ощущение было вызвано сознанием того, что он вновь может идти куда ему заблагорассудится и делать то, что хочет. Чувство освобождения, одним словом. Воспламеняющее и окрыляющее душу.
Всякий раз, когда Танин по недоразумению попадал в милицию, у него возникало чувство, что он угодил в машину, которая расчленяет его на составные части еще до того, как заходит речь о его виновности или невиновности. Его имя и фамилия, эти два слова, по содержанию самые бедные, но эмоционально самые богатые слова языка, не говорили здесь ничего.
Его лицо имело значение лишь как совокупность примет, ему казалось, что никогда раньше он не думал, что его глаза, раскосые и черные, по цвету и форме являются одной из общепринятых разновидностей человеческих глаз, что лицо его с выступающими скулами, волосы – черные, телосложение среднее…
Ему всегда казалось, что его грудная клетка выпирает, как надутый парус на мачте, что он жутко легок и скользящ и готов к прыжку и молниеносной атаке, если речь заходила о нападении, стычке или любовных делах.
Когда же он, например, читал или думал о Цюй Юане, или цитировал его стихи, он ощущал себя темным, хрупким и мягким, как висящая в воде медуза…
Вот почему его всегда забавляло и шокировало, в зависимости от настроения, среднестатистическое развенчание его персоны. Но замечательнее всего здесь было то, что милиция может не только расчленить человека так, что от него ничего не останется, но что из этих ничтожных составных частей она безошибочно собирает его и узнает.
После первых минут эйфории к Танину вернулось его обычное хладнокровие. События развивались так стремительно и неожиданно, что Китаец чувствовал настоятельную потребность в размышлении и анализе фактов. В его мозгу свербила мысль: кто убил Эванса? Где бумаги?
Он допускал, что убили Эванса именно из-за них, а не из-за долгов. Добрался ли до него Урутаев или кто-то другой, кто позарился на документы? Наталья говорила ему о заинтересованности определенных лиц в мэрии… Некто хочет, сказала она, сместить Урутаева и назначить на его пост своего человека. Дальше она не распространялась. Или это ребята, мрачными тенями стоящие за Борисоглебским?
А фамилия-то знакомая… Погоди-ка, не о нем ли мне Анна говорила? Ну да, что, мол, интерьер загородного дома надо ему оформить. Фамилия довольно редкая. Так что, скорее всего, речь идет о директоре «Космоса».
Танин повернул ключ в замке и толкнул дверь офиса. Лиза со слезами на глазах ринулась ему навстречу и уткнулась лицом в его шарф.
– Господи, Танин! – радостно закричала она.
41 
