50 
Китаец бросился к дальней двери, настиг беглянку и схватил ее за руку.
– Тихо ты, – просипела запыхавшаяся Нюра, – бутыли поколешь.
– Ты хоть бы друзей своих постыдилась, – Китаец крепче стиснул Нюрин локоток. – Нехорошо, – укоризненно покачал он головой. Ты, Нюра, видит бог, не на того напала. Отчаянная женщина.
– Ладно, начальник, – миролюбиво сказала она, – твоя взяла.
– Вот и славно. Пошли.
Нюра жила в старом трехэтажном доме, отстоящем от гастронома метров на триста. Миновав старушек, вольготно чирикающих на покосившейся лавочке, они вошли в подъезд. Нюра отперла дверь, и Китаец вслед за ней проник в длинный узкий коридор с дощатым полом. Стены коридора были фисташкового цвета. Старая краска клоками висела на них. Нюра прошла до третьей двери и кивнула.
– Сергей здесь живет.
Китаец на всякий случай постучал. Ни ответа, ни привета.
– А вот моя хибарка, – Нюра толкнула выкрашенную белой краской дверь, располагавшуюся в конце коридора.
Она вошла в комнату, поставила бутылки на стол и принялась снимать плащ. Китаец помог ей.
– Давненько за мной никто не ухаживал, – смерила она его насмешливым взглядом, – раздевайся, че стоишь?
Китаец снял куртку.
– Ну вот, щас ополоснем горло.
Нюра открыла старенькую «Бирюсу», вынула оттуда алюминиевую кастрюлю, банку с солеными огурцами и кусок колбасы.
Китаец окинул взором помещение. Бледно-розовые, в коричневый цветочек обои, видавший виды диван, пара полированных шкафов, чья поверхность хранила не один десяток тусклых отпечатков рук, древнее трюмо из светлого дерева, стол, застеленный пожелтевшей скатертью, три стула с вытертыми сиденьями. На окнах – дырявый тюль. На подоконнике – ряд бутылок из-под водки и несколько книг. Китаец приблизился к окну и посмотрел на их обложки. «Несчастная проститутка», – прочитал он на одной из них. «Счастливая проститутка» – на другой. «Плоть слаба» – значилось на обложке третьего «шедевра». Полуобнаженная девица с похожей на коровье вымя грудью и с глуповатой физиономией Памелы Андерсон барахталась в объятиях тяжелоскулого ковбоя.
«Ванильное сердце» – так назывался заключительный том этой женской библиотечки. Китаец взял в руки брошюру. На обложке молоденькая леди в голубом декольтированном платье кружилась в вальсе с затянутым в смокинг мужчиной.
– Литературой интересуешься? – усмехнулась Нюра, выкладывавшая на тарелку соленые огурцы. – Ты как, есть-то хочешь?
Китаец отрицательно покачал головой.
– Огурцы свои, бочковые. Это мне мать всучила. Она у меня в Ногаткино живет. Слыхал про такое село?
– Нет, – Китаец сел на стул и принялся наблюдать за Нюриными действиями.
– Я щас, – она схватила кастрюлю и ринулась к двери, – подогрею только. Картошка с мясом, – сказала она так торжественно и гордо, словно декламировала стих Виктора Гюго.
Китаец молча кивнул и закурил. Пепельницей Нюре служила обыкновенная консервная банка.
Он решил во что бы то ни стало дождаться Сергея. Если бы не Нюрино общество, он бы непременно занялся комнатой этого таинственного Сергея. Ну, ничего, он подождет, а пока попробует расспросить Нюру об ее соседе.
Держа кастрюлю полотенцем, Нюра появилась на пороге.
– Ты че сидишь-то? – с недоумением посмотрела она на Китайца. – Че не открываешь?
Она поставила кастрюлю на деревянный кружок, лежавший на столе, и полезла в шкаф. Извлекла оттуда два небольших граненых стаканчика, тарелку с нарезанным черным хлебом и блюдце, на которое была выложена килька в томатном соусе. Китаец отвинтил пробку и наполнил один из стаканчиков.
– А ты чего ж это, не будешь, что ли? – удивленно округлила свои затянутые тусклой пленкой глаза Нюра, присаживаясь к столу.
Она деловито зачерпнула половником из кастрюли пахучее месиво из картошки и мяса и разложила по тарелкам.
– Ты думаешь, тетя Нюра того? – щелкнула она себя по шее указательным и большим пальцами. – Да, того, – воинственно произнесла она, – но она и мясо кушает, и книги читает, и здесь, – она легонько стукнула себя заскорузлым пальцем по голове, – кое-что имеет.
– В этом я не сомневаюсь, – с добродушной усмешкой сказал Китаец.
– А ты не смейся, франт! Думаешь, пойло купил, так я твои насмешки сносить молча буду и улыбаться тебе миленькой улыбочкой. Я женщина хоть и малообеспеченная, но гордая и толк в жизни понимаю…
Китаец вздохнул, но возражать поостерегся. Из тактических соображений.
50 
