.
Очередная сказка о Золушке 
29 
- А если он не согласится? – в который раз переспросила Катька. – И что это за яд такой, что на меня не действует, а на него подействует?
- Нет такого мужика на просторах нашей родины, - рассмеялся бритый. – Кто не хотел бы трахнуть молодую, но знаменитую артистку.
- А жена его что подумает? – Катька поправила волосы. – И ну, как не даст поцеловать-то?
- А это уже твоя проблема, - бритый посмотрел на часы. – Хочешь увидеть своих деток живыми и здоровыми, улучи момент, чтоб его мымры рядом не было. Всё, пошли, - коротко бросил он в рацию.
- Пятый, пятый, - рация хрипела, сбиваясь на свист. – Где артистка?
- Ищем, - прохрипел пятый коротко.
- Ищем-свищем, внимание всем! Артистку - ноль-десять. Повторяю, артистку – ноль-десять. Как поняли меня, прием?
- Второй, понял.
- Третий, понял.
- Четвертый, понял.
- Пятый, понял.
- Расчет окончен, - подытожил бритый, нажимая на кнопку мобильного. – Эх, Катя-Катерина, не проста оказалась, сучка. – Петя? Да, я. Ты детей выводи на прогулку. Как нет? Кто забрал? По чьему приказу?
- Екатерина Алексеевна, вы не волнуйтесь, - помощник президента оказался ниже, чем в телевизоре. – Дети вместе с вашим мужем будут ждать в вашем новом доме. Программа защиты свидетелей есть и у нас. Придется вам выступить в суде. Вы у нас главный свидетель.
- Скажите, - Катька посмотрела в зеркало. – А лицо мне старое вернут? Или оставят это? Пусть лучше оставят. Бритый говорил, что с таким лицом моей благосклонности захотят все мужики. А мне все и не надо. Лишь бы Квакин мой рядом был.
- Боря-Боренька! – мать уже не кричала. Она просто ходила вдоль развалин и выла. – Где ты, сынок?
Было жутко смотреть на это со стороны. На это всегда жутко смотреть, но сейчас было особенно. Зная, что помочь уже нечем, что прошли все мыслимые сроки, что выжить в уже не дымящихся обломках невозможно ни по каким законам – ни по законам физики, ни по Божьим. Помогать надо было ей, но она не хотела помощи – она хотела сына. Живого. Такого неуклюжего и родного. С маленькой родинкой под левым глазом, которая совсем не портила его, а придавала лицу смышленое не по годам выражение. Четыре года. Всего четыре года счастья и каждодневной, каждочасной боязни потерять единственное, что у нее есть. Всё это знали мы – спасатели. Всё это рассказала нам его мать за те дни, во время которых мы зубами грызли бетон, пытаясь найти Борю-Бореньку.
- Зуев, - капитан выглядел плохо - скулы ввалились внутрь лица, обветренные губы, потухшие от усталости глаза. – Сворачивай свое отделение – приказ комбата.
- Товарищ капитан, - я смотрел в сторону. – Разрешите задержаться на сутки.
- Товарищ старшина! – повысил голос тот. – Приказы не обсуждаются! Свернуть отделение и в часть, шагом марш!
- Слушай, капитан, - я перешел на шепот. – Ты человек или нет? Я чувствую, еще день и мы его откопаем.
- А ты слушай меня, экстрасенс х..ев, - капитан притянул меня к своему лицу. – Ты думаешь, мне не жалко ее? Я уже за две сотни таких развалин расковырял за службу, понял? Так что, давай…
- Пошел в жопу!
Я развернулся и пошел в сторону своей палатки. К вечеру лагерь опустел – остался я и мать. Она уже не ходила – не было сил. Просто сидела на обломке стены.
- Идем, мать, поешь горячего, тебе надо.
В ее глазах не было ничего – ни воли, ни сил, ни слез. Только надежда. Надежда горела маленькой искоркой в самой глубине.
- Ты найдешь его, Зуев, - она покачала головой с грязными нечесаными волосами. – Я знаю, ты его найдешь.
Утро серело туманом, скрывая нелепые нагромождения того, что когда-то было домом. Я набрал в котелок мутноватой воды из ручья и вдруг услышал собачий вой. Он несся со стороны развалин. Подойдя ближе, я увидел лохматого беспородного пса, сидящего на бетонной плите. Он не выл. Он стонал, как стонет от боли человек.
- Друг, – мать сидела рядом и гладила его по большой голове. – А я думала, ты умер. Мы искали тебя три недели. Боря-Боренька плакал не переставая, не ел три дня. Где ты был?
Пес ткнулся носом ей в ладонь, пристально посмотрел мне в глаза, поднял голову и застонал.
- Мать, - я подошел ближе. – Ну-ка, отойди. И пса своего забери. Тихо всем!
Я упал на холодную шершавую плиту, прислонившись ухом к трещине. Где-то слева стрекотал кузнечик и это очень мешало. Скосив глаз, я увидел, как мать зажала обеими руками морду Друга. Из трещины тянуло теплом и еще чем-то. Чем?
29 
