Обычно Скотти брал у Толстого Морриса, что проводил дни на скамейке в Риверсайд-парке. Толстый Моррис сидел на своей скамейке, подкармливал голубей и слушал занудные марокканские напевы, которыми была забиты все тридцать гигабайт памяти его айпода. Время от времени на скамейку подсаживались люди. Они сидели, смотрели на голубей, прислушивались к завываниям бузуки, что пробивались сквозь тонкий пластик наушников Толстого Морриса и толстые курчавые волосы Толстого Морриса, а потом вставали и уходили. А Толстый Моррис смахивал в карман оставленные ими смятые купюры и делал айпод погромче. Иногда он тоже вставал и шел покупать булку своим голубям. Толстый Моррис был спокойный и надежный человек, с ним приятно было иметь дело. Но сегодня его не было. Скотти стоял прислонившись к дереву на краю аллеи и смотрел на скамейку Толстого Морриса. Она была пуста. Конечно, может Моррис просто ушел за хлебом для голубей, но что-то подсказывало Скотти, что сегодня его не будет. Это было то же «что-то», что все настойчивей и настойчивей твердило ему, что пора вмазаться, и Скотти знал, что спорить бесполезно. Так что он развернулся и пошел из парка на выход. Он знал, куда нужно идти. Туда, где тусовались быстрые мальчики.
Быстрых мальчиков Скотти не любил. Нет, он ничего не имел против черных, и ему были побоку и их собачьи шмотки, и их собачья музыка, и их собачьи манеры. Ему не нравилось, как они делают дела. Ему не нравилось, что нужно садиться к ним в машину, говорить с ними, обмениваться из рук в руки. Скотти не любил общаться с людьми. Последние шесть месяцев. Всю жизнь. Но ему нужно было вмазаться, а значит, выбора не было. Он вышел из автобуса и прямиком направился к припаркованной позади заколоченного магазина красной «хонде». Скотти здесь знали, поэтому сидящие у стены быстрые мальчики не встали и не пошел ему наперерез расхлябанной походкой быстрых мальчиков, но дружно закивали и принялись делать какие-то свои новомассонские знаки. Скотти кивнул в ответ, выдавил из себя кислую улыбку, открыл заднюю дверь «хонды» и плюхнулся внутрь. «Йо», — сказал, повернувшись к Скотти, быстрый мальчик, но это было все, что он успел сказать, потому что в то же мгновение вокруг завыли сирены, и, казалось, сразу же раздалась стрельба. Скотти безразлично отметил, что стреляют как снаружи, так и изнутри, а потом воздух с размаху ударил его в грудь так, что он вывалился из машины на заплеванный асфальт, или это его выволокли из машины на заплеванный асфальт, и он разглядел под колесами полуоторванный лист вчерашней газеты, подумал, что ему нужно вмазаться, и это было последнее, что он успел подумать.
Скотти шел по полутемному коридору. Сзади, так, что Скотти его не видел, тяжело вышагивал полицейский. Скотти не помнил, ни как он здесь оказался, ни что было до этого. Последнее, что он помнил, это была рваная газета и то, что ему нужно вмазаться.
— Куда вы меня ведете? — спросил Скотти.
Полицейский промолчал.
— Я был не с ними, — сказал Скотти.
Полицейский промолчал.
— У меня есть права, — сказал Скотти.
Полицейский фыркнул. Скотти начала бить дрожь. Он слышал о таком. О маленьких комнатках глубоко в подвалах и мускулистых парнях в рубашках с закатанными рукавами. О чудесным образом раскрываемых «мертвых» делах. Тех, в которых, казалось, нет никаких зацепок, но вдруг объявляется преступник и сам во всем признается. И не в одном преступлении, а в двух, в трех. И часто он оказывается наркоманом. Ничего удивительного, ведь наркоманы, как известно, готовы на все ради дозы.
— Мне нужен адвокат, — пробормотал Скотти. — Я требую адвоката.
— Зачем тебе адвокат, парень? — поинтересовался полицейский.
Голос у него оказался низкий, такой, что у Скотти внутри все задрожало.
— Я хочу, чтобы меня судили по справедливости, — ответил он.
— Суд уже был, парень. Ты разве не понял?
Скотти в ужасе закусил губу. Его обманывают? Или у него амнезия? Ведь он и в самом деле не помнит, что было после перестрелки на заброшенной парковке. Ничего, ни единого проблеска. И сейчас ему уже не нужно вмазаться, а значит, времени прошло предостаточно. Чертово «стекло» все-таки сожгло его мозг, вот что. Так бывает. Об этом он тоже слышал.
— Приговор? — спросил он дрожащим голосом. — Какой приговор?
Полицейский снова фыркнул.
— Приговор не должен тебя волновать, парень, — прогудел он. — Ты уже отбыл его. Весь срок, всю вечность.