23 
Я думаю, тебе показалось, молчу я. Вряд ли она съела бутерброд, салат и два мусса. Скорее всего, ты их сама съела и не заметила. В задумчивости. Знаешь же, как это бывает.
— Не знаю, — сердито говорит Моника. — У меня такого не бывает. Это, может, ты ешь и не замечаешь, а я… — Моника берет с салфетки пиццу и снова начинает тыкать ею в нос свинке. — Ну поешь, миленькая, — просит она, — пожалуйста, поешь! Тебе обязательно надо поесть! Хоть капельку!
Моника, молчу я. Моника, не сходи с ума. Прекрати кормить фарфоровую свинью. Прекрати, Моника, Моника, прекрати, Моника…
— Не ест… — Моника прерывисто вздыхает и встает со скамейки. — Не хочет. А знаешь как ела, когда я ее только нашла? Оооооо… ты б видела! Больше меня! — Моника кладет пиццу на салфетку. Потом достает изо рта помидорку шерри, обтирает ее о свитер и кладет рядом с пиццей. — Пойду я, ладно? Устала очень, а еще дела всякие…
Эй, молчу я. Свинку-то возьми! Подумаешь, не ест. Не выбрасывать же из-за этого бедную безделушку!
Моника оборачивается.
— Нет, — говорит она. — Не возьму. Ей у меня надоело. Ты только проследи, пожалуйста, чтобы ее кто-нибудь хороший нашел, ладно?
Ладно, растерянно молчу я. Прослежу.
— И не называй ее безделушкой! — кричит Моника и машет мне рукой.
* * *
— Ну что? — спрашиваю я. — Доигралась? Свинья ты. Монику расстроила.
— Так надо, — хмуро отвечает свинка, нюхая оставленный Моникой кусочек пиццы. — А Моника твоя переживет.
Высокомерно пожимаю плечами и отворачиваюсь. Не спорить же с фарфоровой безделушкой. Может, ей и правда надо.
Через несколько секунд со скамейки раздается громкое чавканье.
— О, твоя голодовка закончилась! — говорю я ехидно. — Приятного аппетита!
Но фарфоровая свинка меня не слышит.
— Какая гадость, — бормочет она с набитым ртом, — терпеть не могу холодную пиццу.
ДРИАДА
— Я пойду, ладно? Мне завтра рано вставать.
— А ты не вставай.
— Не могу. Это ты человек свободный, хочешь встаешь, не хочешь — не встаешь. А у меня работа.
— Ничего ей не сделается, твоей работе.
— Работе, может, и ничего, а вот зарплате…
— Да ну ее к черту, твою зарплату! Хочешь, я тебе буду зарплату платить? Невозможно же, только что пришла и уже опять бежишь.
— Ты смеешься! Какое только что? Я у тебя с четырех, а сейчас уже смотри сколько.
— Ну как хочешь.
— Ага, правильно, теперь надуйся.
— Я не дуюсь.
— Конечно-конечно. Это я дуюсь. Пойду я, ладно? Люблю тебя.
* * *
— Ну как тебе?
— Хорошая девочка…
— Какой-то у тебя голос неуверенный.
— Нет, почему? Правда хорошая… Живенькая такая…
— Мам!
— А что я такого сказала?! Я сказала — хорошая девочка! Ты ее любишь?
— Люблю.
— Ну и женись.
— Она же тебе не нравится!
— С чего ты взял?! Нет, ну с чего ты взял?! Просто у меня от нее чуть-чуть голова закружилась. Это уже возраст, видимо. В свое время твоя бабушка, папина мама, тоже про меня говорила, что я живенькая… Кстати, ты с папой разговаривал?
— Пытался. Молчит.
— Ну и ладно. Не расстраивайся. Ты же знаешь, он в последнее время не особенно разговорчивый. А девочка хорошая. Правда хорошая. Цветущая такая…
* * *
— …притащил меня в сад камней. Показывает на круглый такой валун, типа мраморного, — это, говорит, мама, серый большой — папа, а возле беседки, говорит, — бабушка, дедушка и тетя… я, говорит, очень хочу, чтобы вы друг другу понравились. Я говорю, ты шутишь, да? А он — почему это? Я смотрю — правда не шутит. Я чуть не уписалась от страха. Нет правда! Вот тебе смешно, а ты представь, что это тебя позвали с семьей знакомиться, ты приходишь, а там камни! Я решила, что он маньяк сумасшедший. Как пристукнет еще! В общем, что-то наврала про работу, камням поулыбалась как дура и сбежала. Ну прекрати смеяться! Не ерошь мне волосы! Не ерошь! Ну, ма-ма! Ну я ж просила!..
Роза выпутывает из волос ветку акации и щелкает ею по листьям.
— Не ерошь мне волосы, я сегодня полдня их укладывала.
Акация тихонечко шелестит. Роза тяжело вздыхает.
— Люблю, да. Но жить с камнем?.. Как-то это… ненормально, что ли.
ДИНИШ
Диниш паркуется в крохотном заросшем тупичке за таверной сеньора Амброзиу, выходит из машины и с удовольствием принюхивается. Из таверны пахнет жареной рыбой, дешевым вином и еще чем-то сладким и теплым, а может быть, кисловатым и свежим, отчего Динишу становится уютно и сонно, как всегда, когда он приезжает домой. Он обходит таверну и заглядывает в зал. Время уже необеденное, поэтому таверна пуста, только в уголке за маленьким столиком сидит пригорюнившись дона Деолинда. Перед ней стоит пузатенькая некрашеная глиняная тарелка с дымящимся супом, но дона Деолинда не ест, а задумчиво гоняет ложкой плавающий в супе кружок копченой колбасы.
23 
