Я огляделась и с наполняющей душу теплой радостью убедилась, что и трава здесь куда насыщенней того зеленого цвета, к которому я привыкла в повседневности, и солнце – не просто желтое, а самое что ни на есть золотое, и сахарные облака – настолько ослепительно-белые, будто их предварительно постирали в отбеливающем порошке. Утрированные цвета, они могли бы показаться ненастоящими из-за своей насыщенности, но не возникало и тени сомнения в том, что вот именно такими, без примесей других оттенков, они и должны быть в оригинале.
Нет, я, определенно, уже когда-то была здесь, только вот когда и при каких обстоятельствах – забыла. Я наморщила лоб, но все, что мне удалось припомнить об этом месте, – это черная коряга, валяющаяся посреди бесконечного заснеженного поля, кривыми переплетенными ветвями напоминающая многорукого монстра. Ни реки, ни неба, ни золотого солнца в тотраз не было, но оставалось странное ощущение, что поле с корягой имеют прямое отношение к этому месту, в котором я сейчас оказалась.
На мне было легкое летнее платье, и теплый ветер фривольно раздувал его. Я, отвечая заигрываниям ветра, смеялась и придерживала руками подол. Счастье, легкое и искрящееся, подобное пузырькам шампанского, наполняло мою душу и тело, и я почти не чувствовала ног, мне казалось, будто я парю над обрывом, и стоит раскинуть для равновесия руки и слегка оттолкнуться от земли носком туфельки, как долечу до облаков.
Впереди меня ждало что-то очень желанное – словно подарок после новогоднего бокала с шампанским. И я, упиваясь этим счастьем ожидания, раскинула руки и запела песню, ни слов, ни мотива которой раньше не знала, но сейчас и ноты, и слова выходили у меня так органично, будто песня долго и тщательно репетировалась.
Завидев впереди дерево с роскошной кроной, отбрасывающей сочную, как и все здесь, тень, я оборвала песню на полуслове и направилась туда. Под деревом, прислонившись спиной к многовековому стволу, сидел мальчик лет трех-четырех с золотыми кудрями и тугими, как спелые яблоки, румяными щеками. От мальчика, пышущего здоровьем и добром, как горячий ломоть деревенского хлеба, исходило столько позитивных флюидов, что я остановилась и собралась присесть рядом с ним под деревом.
– Не садись! – вдруг звонко закричал мальчик, настолько неожиданно, что я вздрогнула. – Это егоместо!
Ни спорить, ни задавать вопросов я не стала, просто оправила подол платья и отправилась дальше. Я шла долго, но внезапно почувствовала, что мне надо остановиться. И в ожидании села прямо на траву.
– Смотри, какая сочная! – раздался у меня за плечом голос, которому я нисколько не удивилась.
Оказывается, именно его я и ожидала услышать. Уже зная, кого сейчас увижу, с улыбкой оглянулась.
– Чувствуешь, как пахнет? – Тим присел рядом со мной на корточки и приблизил к моему лицу сложенные ковшиком ладони, в которых лежали спелые, с переливающимися на солнечном свету каплями влаги ягоды малины.
Я молча кивнула и перевела взгляд с ягод на его довольно улыбающееся лицо.
– Бери! – предложил Тим и, не дождавшись моей реакции, пересыпал малину в одну ладонь, аккуратно взял двумя пальцами самую крупную ягоду и поднес ее к моим губам.
Я послушно взяла ее и, покатав языком во рту, раздавила. Сладкий, божественный вкус, мне еще никогда не доводилось пробовать такой ароматной малины.
– Еще? – заглянул мне в глаза Тим.
– Ты не умер? – вырвалось у меня, хотя собиралась спросить его о другом.
– Умер? – засмеялся он, поднося к моим губам очередную ягоду. – Нет, конечно! Как я мог умереть?
– Тогда почему ты не со мной?
Вкус ягоды вдруг показался мне сладко-соленым.
– Я с тобой, – серьезно ответил Тим и попросил: – Не плачь.
– Я не плачу.
– Твоя душа плачет. Это плохо.
– Что ты об этом знаешь?! – закричала я и следующую ягоду, которую он мне протянул, раздавила в пальцах.
Мне неожиданно захотелось разозлиться на Тима, обвинить его во всем, бросить в лицо упреки, которые я так и не смогла ему высказать. Он изменил мне с вечностью, могла бы я такое простить?
– Знаю...
– Ничего ты не знаешь! Ничего!
Я вскочила на ноги так стремительно, что Тим, не успев отдернуть ладонь с малиной, просыпал ягоды, и теперь те лежали в зеленой траве, такие неестественно яркие, будто разбрызганная бутафорская кровь.