— Безо всякой магии вижу, что фальшивые. Простите, лорды, объяснить, по каким признакам я это понял, могу только с дозволения лорда Саргайла. Давал слово о неразглашении.
Но сейчас мы говорили о Тин. Экзаменаторам показалось познавательным расспросить несильного мага, можно даже сказать, травницу и знахарку, о том, как течёт жизнь не в высоких башнях Галарэна, а в обычном северном захолустье. С чем приходится сталкиваться в деревнях. Какие проблемы больше всего волнуют крестьян.
Тин поделилась своим опытом.
Говорила долго. А закончилось тем, что ей предложили оформить рассказ в письменном виде, проиллюстрировав его примерами из реальной практики, с тем, чтобы выпустить статьей в «Академическом вестнике». Или даже, если получится наглядно и интересно, сделать учебным пособием для студентов. Естественно, Росс вызвался помочь. У самого директора этих статей — по травничеству и алхимии — было уже два десятка.
А ещё выходило, что с сегодняшнего дня мы все — лицензированные маги, имеющие право на магическую практику по всей Драконьей Империи и даже в Тер-Шэрранте. В списки Магической гильдии нас занесут уже завтра. Я забеспокоилась — а взносы платить надо? И какие? Вон купцы платят каждый год, и немало. Росс засмеялся. Оказалось, что маги ерундой себя стеснять не любят. Бывало так, что кто-то из волшебников удалялся от мира лет так на пятьдесят или сто, чтобы поразмышлять над сложной задачей или просто отдохнуть от суеты… так какие ему ежегодные взносы?
Но больше всего мне грело душу то, что Тин выполнила всё, что потребовал от неё Совет Магов. И фактически уже свободна! Потому что жизнь в «Серебряном нарвале» рядом с Россом — это не наказание. Кстати, а когда они собираются пожениться?
Спросила… и нарвалась на дружный смущённый кашель.
Оказалось, что ухаживать Росс ухаживает, но о свадьбе ещё речь не заходила. Хотя кольцо директор уже купил. В том же Марен-Каре, где можно найти камни лучше, чем в Ларране.
— Мы пойдём погуляем, — потянул меня Ас за руку из-за стола. — Но на всякий случай сообщаем, что в наших планах значится восстановить как подобает часовню в родовом замке, и освящать её прибудет сам Арисий Ларранский. Произойдёт это где-то к концу лета. А мы вернёмся через полчаса.
Я посмотрела на недоеденный кусок торта, на внимательно разглядывающую на полу что-то невидимое моему глазу Тин… и кивнула:
— Да, через полчаса!
Чего зря время тянуть?
— Как думаешь, она примет предложение Росса? — обернулась я на лестнице к Асу.
— Думаю, да. Твоя сестра не терпит давления, сразу ощетинивается, как дикобраз. Но Росс как раз умеет подтолкнуть к правильному решению мягко, не настаивая ни на чём, — Ас искоса посмотрел на меня.
Ага, будто сам не такой же хитрый хмырь!
Ас угадал. Когда мы вернулись, Росс сообщил, что он и леди Тирнари тер Ансаби хотели бы пожениться в родовой часовне, как только та будет готова. Самым интересным с моей точки зрения было то, что они наконец-то перешли на «ты». Тин при нас назвала директора Россом. А тот обратился к ней интересно — Наари. Сначала я решила, что он взял заднюю часть имени «Тирнари», а потом сообразила, что всё хитрее. Наари на эльфийском — любимая, в смысле драгоценная. Скажу потом Тин, пусть порадуется.
* * *
Вечером, глядя на море со своего утёса и слушая мерный шум прибоя, я раздумывала о том, что ещё одно дело завершено. Времени теперь станет больше, а забот — пусть ненамного — но меньше. И о Тин можно больше не волноваться — всё у сестры будет хорошо.
Сейчас я мандражировала из-за другого. Неумолимо надвигалась поездка в Зелёную Благодень. А возвращаться туда ужасно, невероятно, жутко не хотелось. До кома в горле, тошноты и слабости в коленях. Годы унижений, побоев, окриков, тычков, непосильной работы, домогательства деревенских парней, которых не смущало даже то, что я была совсем маленькой девочкой… я не хотела, не желала это вспоминать.
Подтянув колени к подбородку, уставилась на рваную полосу белой пены там, где глубина переходила в прибрежное мелководье. Поёжилась.
Может быть, сделать всё по-тихому? Приехать или прилететь, найти могилу мамы, выкопать останки — и так же незаметно улизнуть?
Но если завтра или через пять лет в деревню забредёт потерявшая родителей-охотников сирота или на берег вынесет ещё одну жертву кораблекрушения, и с ними случится то же, что с моей мамой? Как я почувствую себя тогда? Ведь выйдет, что именно я — виновата. Могла это остановить, но не сделала.