Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
156 
Что еще интересно – лифт у Сони до сих пор работает. То есть можно подплыть, кабину вызвать и к ней наверх подняться, а можно и на самое дно спуститься, Леонел так ездил, прямо в акваланге, вывеску «Ресторан ПОДНЕБЕСНАЯ» снизу привез. Здесь китайская кухня раньше была, да. А в лифте – воды ни капли. Просох что ли, пока поднимался? Непонятно. Но здесь многое непонятно.
Том режет из мореного дерева фигурки и отдает их воде. Да, так и бросает в волны прямо из окна, зная: ровно через пять лет море вернет их – совсем другими. Ни единой зазубрины, ни одного острого угла, узор годовых колец точно прожилки в яшме. То, что было сделанным, стало цельным и настоящим. «Что это?» – удивляются туристы, но кто хоть раз сжал в ладони фигурку из лавки Тома, уже не сможет расстаться с ней никогда – только бы чувствовать эту твердость, эту гладкость, скользить пальцами по изгибам… «Сколько с меня?» – и отдают Тому деньги, морю – сердце. Резчик не знает, что случается с ними потом – голубеют ли их глаза, забывают ли они имена своих жен и таблички на дверях своих кабинетов, чтобы однажды очнуться от сна обыденной жизни на пирсе, отыскивая взглядом свой корабль, или только лунные вечера топят их сердца в приливе тоски, что отхлынет утром, оставив лишь мелкий мусор повседневности.
На самом деле эту комнату не я обживала, она мне осталась после Эжени. Это ее кровать, и шкаф ее, и зеркало, а вот кресло уже я сама привезла. Нет, Эжени здесь больше не живет, так уж получилось: я приехала, а она уехала – на том самом корабле. Куда? Не знаю, она мне не говорила.
Ох, не люблю я эту историю рассказывать! Я и себя-то прежнюю уже плохо помню, словно первые тридцать пять лет жизни и не мои были. Кем же я работала-то тогда? Ну, неважно! Словом, вытащила меня однажды подруга на курорт. Я эти пляжи, если честно, терпеть не могу: обгораю мгновенно, кожа тонкая, даже и не поплаваешь толком… А здесь знаете как по ночам плавать здорово! Я в одиннадцать вечера, если моряков встречать не нужно, моторку на прикол ставлю – люди же спят, шуметь нельзя, – а сама купальник надену и прямо из северного окна в волны. Это я только нырять не могу, а плавать – сколько угодно, меня вода хорошо держит. Мы так, кстати, с Томом и познакомились: плыву, звездами любуюсь, и вдруг какая-то штука мне прямо по плечу! Это он очередную свою скульптурку бросил, не глядя. Я от неожиданности забарахталась, а Том решил, что тону, спасать полез. Он вообще-то нелюдимый, если бы не этот случай, может, никогда бы и не разговорились…
Ну да, я же про то, как сюда попала, рассказывала. Так вот, на курорте на этом подруга моя быстро с местным парнем познакомилась. Как же его?.. Алим, что ли? Красивый парень, высокий, широкоплечий… Местные вообще любят с туристками романы крутить. Удобно: две недели бурных страстей – и до свидания, никаких претензий. Только меня лично все это и дома достало. Не везло мне, никогда не везло. Я влюбляюсь, а в меня – нет. Иногда даже думала: хоть бы соврал кто для приличия, хоть день себя счастливой почувствовать. Сейчас вспоминаю – сама себе не верю.
В общем, подруга с Алимом своим по дискотекам порхает, а я все эти топтушки не люблю: грохот, духота. Все, что с собой взяла, уже перечитала, не станешь же полную сумку книг на курорт набирать, а купить здесь нечего, кроме кошмарных журнальчиков. Тоска. И еще целая неделя впереди.
Ну вот, поплавала я однажды ночью в гостиничном бассейне, дай, думаю, на пляж схожу. Купаться там в темноте запрещено, но хоть так погуляю. Подальше от дискотеки ушла, иду, мысик огибаю и вдруг вижу: корабль стоит. Совершенно непонятно, откуда взялся, тут же пляжи всюду, причаливать нельзя. Однако же вот, стоит – красивый, белый, на волне покачивается. И человек ко мне по берегу идет. Мужчина.
Они столько раз говорили потом – о прочитанных книгах и гаснущих звездах, о причудливых привычках котов и играх, в которые играли в детстве, о запомнившихся стихах и случайно подсмотренных чудесах – на палубе, в тревожные ночи новолуния, когда лишь на секунду слепит тебя вращающийся прожектор на носу и вновь ни зги, тьма, только два их голоса, пробивающихся сквозь шум волн. И касание рук в этой темноте – как молния, и уже невозможно остановиться, сдержать себя, вспомнить о любви и нелюбви.
Они спали в его каюте на узкой койке, тесно обнявшись, прижавшись друг к другу, чтобы не упасть во сне, кожа к коже, и она запомнила, как стучит у него, спящего, сердце. Да, все было между ними, только вот любви опять не случилось, и каждый раз, заглядывая в его глаза, видела она в них отражение другой женщины – стройной, гибкой, рыжей, то с торжествующей нахальной улыбкой, то печально и нежно выдыхающей испанские слова.
156 
