– Не был. Но другие моряки были. Он же каботажник. Не пил бы столько грапы, попал бы и за море. Пойдем, я тебе покажу большие карты.
Магдала покачала головой.
– Нет. Ну что карты? Это просто рисунки. Откуда я знаю, что вот это вот, здесь, – это не весь мир, что Солнце восходит за морями, а не за вон той горой? Что мне те карты? Я-то живу здесь, и выхода никакого нет. Еще год-два, и я буду совсем пустая внутри, а потом умру. И уже будет все равно. И ты умрешь. И… и…
– Знаешь что? – Пай-Пай перебил ее, и слезы не пролились. – Карты тебе действительно не помогут. Но тогда просто нужно уехать. Съездить хотя бы в Силему.
– Зачем? – Глаза у Магдалы сделались совсем круглые.
– Хотя бы для того, чтобы увидеть корабли из других стран. А вообще-то, я думаю, тебе нужно учиться. Ты ведь школу окончила уже. А в Силеме отличный университет. Туда принимают девушек. Особенно прекрасных гарбеянок.
– Я там буду учить мертвые языки, – сказала Магдала таким тоном, каким говорят: «после дождичка в четверг», и ехидство ее было беспредельно печальным.
– Ты будешь учить, что сама захочешь. А жить будешь у моих.
– Я их не знаю. И… они тебя выгнали… Я боюсь.
– Да никто меня не выгонял, я сам уехал в Гарб. Представь себе, тоже боялся, что всю жизнь проторчу сиднем на одном месте. Ну вот мама и рассердилась ужасно – мол, я их бросил, а папа… он-то все время почти в море, а не в море, так в кабачке. Так что он даже и не спорил. – Пай-Пай улыбнулся. – Знаешь, это будет не очень просто, конечно, но ты-то сама – хочешь поехать? Хотя бы на несколько дней сначала? А там будет видно.
Магдала посмотрела на него пристально. Щеки под загаром побледнели. Она сглотнула.
– Да, – сказала. – Хочу.
– Тогда пойдем, скажем тете Лине.
Мать, конечно, не соглашалась. Но ее и не уговаривали. И разрешения не спрашивали. Магдала только сказала, что хочет уехать, съездить в Силему («на край света» – подумала, выговаривая имя города), а за плечом стоял, улыбаясь, настоящий путешественник, всамделишный доктор Боргар-Смит, и было поэтому почти не страшно.
Пай-Пай к вечеру все-таки уехал. Перед тем отдал Магдале свою самую ценную вещь – телефон без проводов, показал, как набирать номера.
– Теперь этот будет твой.
– А ты?
– А я куплю себе новый. И номер его тебе пришлю – сообщением. А ты прямо в Гарбе, сразу, на станции, купи себе такую карточку, платить за разговоры, ты увидишь, это очень просто, правда, не волнуйся. Вот. Купишь, будешь знать мой новый номер и звони когда захочешь.
– А если ты будешь в пустыне?
Пай-Пай засмеялся.
– Ну, тогда, может быть, тебе скажут, что я далеко… Но сколько той пустыни? Скоро и там буду слышать тебя. И – ничего не бойся. Поезжай.
Наутро Магдала вышла из дому со всеми копилочными деньгами и с теми, что дал Пай-Пай, с вареньем из айвы в горшочках – для дяди и тетушки. На холодное материно: «С Богом», сказанное в спину, отвечала: «И вы оставайтесь с Богом» – и уехала сразу: еще даже не сев на попутку, с первым вдохом за калиткой она уже была не здесь.
* * *
До края света доехать оказалось совсем просто. Автобус катился себе, сначала отступили холмы, потом появилось море. Его переплыли на пароме, и снова потянулась дорога – опять холмы, растрескавшийся камень, колючие тарельчатые заросли опунций по обочинам. На остановках Магдала выходила, купила глазурованный миндаль, хрустела орехами, но вкуса не чувствовала.
Стеклянный шар показывался ей вживе – искусственной жизнью, рычанием мотора разворачивалось все, что она видела в игрушке. Магдала никогда не выезжала из Гарба, но дорогу знала едва ли не наизусть. Тут бы радоваться – не пропадет, значит. А я и так не пропаду, думала она с тоской. Я сначала высохну, как баба Чириможа, а пропаду только потом…
От Валлетты автобус все время ехал вдоль моря – сплошная набережная, отмытая до синего блеска недавним ливнем. Портовые краны топорщились желтыми пауками на грифельном небе.
«Силема», – сказала кондуктор, и Магдала, усталая и онемевшая от дороги и от пестроты приморья, вышла и побрела к причалам. Там, в самой синей луже, окутанные по щиколотку молочным летним паром, стояли девчушки в легких платьях.
Ладошка по ладошке.
Круглые пуговичные глазенки. Щербатые детские ротики.
Эм-Эмари-Суфлёрэ…
Магдала замерла.
Эльфы в розовеньком, голубеньком, застиранном… эльфочки – одна с бантом на кудрявой головенке.
Я внутри, подумала Магдала, чувствуя, как становится тесно сердцу.