– Вот деньги, возьмите, а это… Это у вас что?
– Не продаю, – сказала Мойра и хотела было спрятать шитье.
– А я только посмотреть. Можно?
Продавщица пристально поглядела на Магдалу, потом в дальний темный угол (уж не плюнула ли через плечо?), вздохнула и оставила одно полотнище на прилавке.
Белый луг. Белые цветы, белый-пребелый виноград. Белый «счастливый» ирландский клевер. Белые веселые длинноклювые птицы между цветущих ветвей.
– Что это? – Магдала подняла голову – совсем другая Мойра стояла за прилавком. Она светилась вся.
– Нравится?
– Очень.
– Дочке платье вышиваю. Замуж отдаем.
– Какая красота.
– То-то же, – с гордостью сказала Мойра. – Это наше такое белое шитье. Ну, ступай, девонька, ступай, Магдала, Бог да Мария с тобой, а то старуха заругает.
– Ничего она не заругает. Это же Роза. Это она так… устала просто. А нам еще в порт, на корабль.
– Уплываете?
– Нет, неделю простоим, ремонт у нас, и боцман приболел… А скажите, Мойра, можно, я к вам завтра днем приду? Я бы посмотрела, как вы это… вышиваете. Если можно. Такая красота.
Мойра зыркнула на миссис О’Ши.
– Если одна, – сказала она шепотом, – то приходи. А то я этой твоей старухи почему-то ужасно боюсь. Еще и фамилия у нее какая-то…
– Фамилия как фамилия, – сказала Магдала. – Да я думаю, она и сама не придет. Она, хоть и здешняя, но что-то эти края не любит. А вы мне тогда адрес дайте, что ли, чтобы я знала, как к вам добраться.
– Это пожалуйста, – нараспев отвечала Мойра и вынула из маленького бюро листовку. – Вот, тут и про автобус написано, какой из порта, какой из города, и мы вот – видишь: «Лавка Ханрахана». Приходи до полудня, но после десяти, до десяти тут у нас торговля, некогда вышивать.
– Спасибо. – Магдала спрятала листовку в карман новых джинсов – ох, как же в них было тепло! – До свидания, я обязательно приеду.
– И с Богом, деточка, и с Богом, – отозвалась Мойра и тут же погрузилась вся в неоконченный узор.
* * *
Магдала добралась до «Лавки Ханрахана» к одиннадцати часам утра. При дневном свете место оказалось вовсе не зловещее – просто все небогато, домики маленькие, за каждой оградой пара грядок, одно-два дерева. Почти никто ей на пути не встречался, редкие прохожие, совсем как дома, здоровались вежливо. Магдала вздохнула. Домой теперь нескоро, пожалуй. Надо бы открытку купить…
Мойра ей обрадовалась:
– А, деточка, Бог с тобой, добралась! Проходи, чаю попьем.
– Только это, – Магдала смутилась, – без виски, ладно?
– Само собой, какой уж сегодня виски. Хотя, может, и надо бы…
И словоохотливо рассказала, что лавку открыл ее дед, «этот вот Эд Ханрахан, упокой его душу, Господи, буйный был человек», и что было это еще до «той войны» – давно, поняла Магдала.
– А я тут поговорила с теткой своей, она, конечно, тоже уже не молоденькая, и она эту твою… хранительницу, знаешь, помнит. И слава Богу, а то я уж вчера, честное слово, испугалась немного. Приходят, понимаешь… Ну что, будем за работу приниматься? Да? Давай чашки помою и тогда я тебе покажу, как шьют, ты же за этим приехала?
Магдала закивала. Чудесная страна Ирландия, зря ее Роза так…
– А чего ж вы нас испугались? – спросила она в спину Мойры, которая как раз споласкивала чашки в раковине.
– Ну так чего, – отвечала та, – время какое – темно уже почти, и тут – раз, люди незнакомые. И говорят странно. А старуха еще и Анну поминает. Я вас, грешным делом, за этих приняла.
– За каких «этих»?
– А вот за таких. – Мойра обернулась, и Магдала опять увидела ее давешнюю: нахмурена, брови домиком, пухлые щеки втянуты внутрь, рот сжат. – Ну, про которых лишний раз не говорят. Которые из холмов.
– А!
– Тсс!
– Так они же с крылышками…
– Тьфу на тебя три раза, девушка. – Мойра и перекрестилась, и зачем-то показала фигу всем четырем углам лавки. – С крылышками – это вздор все, а настоящие эти – они вот в точности такие, не про нас будь сказано. Садись тут, чтобы свет сюда вот, ага… ты вообще-то вышивать умеешь?
– Учили в школе.
– Гладью?
– Немного…
– Тогда смотри, вот я тебе полотна дам кусок небольшой, на платок примерно, и ты пока карандашиком нарисуй что хочешь, цветы там какие, а потом вон бери нитку, иголку и вот так, смотри…
Она очень ловко пошла обметывать контур веселой птицы – голову, клюв, хитрый глаз, крыло. Потом стала внутри крыла класть редкие стежки поперек. И при этом не умолкала. Говор у нее был певучий, и Магдала иногда даже слов не разбирала – просто прислушивалась, как к музыке.