А к истории о мертвеце-грабителе Гоголь еще раз возвращается в конце повести. После того, как "значительное лицо" само бросило свою шинель призраку, "совершенно прекратилось появление чиновника-мертвеца". Но тут же Гоголь уточняет свою мысль, как бы поправлясь: "Впрочем многие деятельные и заботливые люди никак не хотели успокоиться и поговаривали, что в дальних частях города все еще показывался чиновник-мертвец" (2, т.3, 136).
"Шумная жизнь" Башмачкина после смерти нужна была Гоголю для того, чтобы показать, как узнавшее его "значительное лицо" осознало вину свою, чтобы пробудить уснувшую совесть генерала, чтобы вступил он после встречи с живым мертвецом Башмачкиным на стезю покаяния и человеколюбия...
В финале повести проявляется наглядное разрешение проблемы возможного нравственного перерождения чиновника крупного ранга. "Вера Гоголя в реальность просветительского перевоспитания погрязших в пороках людей здесь, в отличие от "Ревизора", проявляется не столько в возможности, сколько в результате "удара", - пишет Г.П.Магогоненко (49, 325).
2. СТИЛЕВЫЕ И КОМПОЗИЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Прежде чем переходить к рассмотрению влияния агиографического жанра на повесть Гоголя, необходимо провести хотя бы краткий анализ стилевых и композиционных особенностей "Шинели", которые во многом объясняют трасформацию повести, изменение ее от первой редакции ко второй и проясняют важные элементы в ее сюжетном и содержательном наполнении.
Наиболее полно особенности построения "Шинели" рассматриваются в известной статье Б.Эйхенбаума "Как сделана "Шинель" Гоголя" (85, 93).
Так, по мысли Б. Эйхенбаума, композиция у Гоголя не определяется сюжетом. "Сюжет у него всегда бедный, скорее - нет никакого сюжета, а взято только какое-нибудь одно комичекое (а иногда даже само по себе вовсе не комическое) положение, служащее как бы толчком или поводом для разработки комических приемов. Так "Нос" развивается из одного анедотического события; "Женитьба", "Ревизор" вырастают тоже из опреленного неподвижно пребывающего положения; "Мертвые души" слагаются путем простого наращивания отдельных сцен, объединенных только поездками Чичикова" (85, 94).
Известно, что необходимость иметь что-нибудь похожее на сюжет стесняла Гоголя. П.В. Анненков пишет о нем: "Он говорил, что для успеха повести и вообще рассказа достаточно, если автор опишет знакомую ему комнату и знакомую улицу" (5, 77). В письме к Пушкину (1835) Гоголь пишет: "Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот... Сделайте милость, дайте сюжет; духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, будет смешнее чорта!" (1, т.10, 375).
Значительную роль в "Шинели", особенно в первой ее части, играют различные каламбуры, построенные либо на звуковом сходстве, либо на этимологической игре словами, либо на скрытом абсурде. Первая фраза повести в черновом наброске снабжена была звуковым каламбуром: "В департаменте податей и сборов, который, впрочем, иногда называют департаментов подлостей и сборов" (1, т.3, 445).
Во второй же черновой редакции к этому же каламбуру была сделана приписка, представляющая дальнейшую с ним игру: "Да не подумают, впрочем, читатели, чтобы это название основано было на какой-нибудь истине - ничуть. Здесь все дело только в этимологическом подобии слов. Вследствие этого департамент горных и соляных дел называется департаментом горьких и соленых дел. Много приходит иногда на ум чиновникам во время, остающееся между службой и вистом" (1, т. 3, 481).
Любопытны также и колебания Гоголя при выборе фамилии для героя. Так, фамилия Акакия Акакиевича первоначально была Тишкевич. Далее Гоголь колеблется между двумя формами - Башмакевич и Башмаков. Но и эти фамилии не кажутся ему подходящими, пока, наконец, не сделан окончательный выбор - Башмачкин.
Другим важным элементом, определяющим своеобразие "Шинели" является речь героев.
Своим действующим лицам в "Шинели" Гоголь дает говорить немного, и их речь особенным образом сформирована, так что несмотря на индивидуальные различия, она никогда не производит впечатления бытовой речи, она всегда стилизована. Речь Акакия Акакиевича входит в общую систему гоголевской звукоречи и мимической артикуляции - она специально построена и снабжена комментарием: "Нужно знать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею частию предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения" (2, т.3, 116). Речь Петровича, в противоположность отрывочной артикуляции Акакия Акакиевича, сделана сжатой, строгой, твердой и действует как контраст: бытовых оттенков в ней нет - житейская интонация к ней не подходит, она так же "выискана" и так же условна, как речь Акакия Акакиевича.