"Особенно резко, - пишет Б.Эйхенбаум, - запечатлен этот стиль сказа в одной фразе: "Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать: память начинает нам сильно изменять, и все, что ни есть в Петербурге, все улицы и домы слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в порядочном виде". Если к этой фразе присоединить все многочисленные "какой-то", "к сожалению, немного известно", "ничего не известно", "не помню" и т.д. то получается предсталение о приеме сказа, придающем всей повести иллюзию действительной истории, переданной, как факт, но не во всех мелочах точно известной рассказчику" (85, 320).
Гоголь охотно вставляет промежуточные элементы: о просьбе одного капитана исправника ("не помню, какого-то города"), о предках Башмачкина, о хвосте у лошади Фальконетова монумента, о титулярном советнике, которого сделали правителем, после чего он отгородил себе особую комнату, назвавши ее "комнатой присутствия".
Первоначальный вариант "Повести о чиновнике, крадущем шинели" отличался еще большею стилизацией под непринужденную болтовню. В окончательном варианте Гоголь сгладил такого рода приемы, уснастил повесть каламбурами и анекдотами, несколько изменив при этом первоначальных композиционный слой.
Далее, путем анализа гоголевской манеры чтения, Эйхенбаум приходит к выводу, что "сюжет у Гоголя имеет значение только внешнее и поэтому сам по себе статичен ...> Настоящая динамика, а тем самым и композиции его вещей - в построении сказа, в игре языка. Его действующие лица - окаменевшие позы. Над ними в виде режиссера и настоящего героя, царит веселящийся и играющий дух самого художника" (85, 97).
Однако тезис, что все действующие лица Гоголя являются "окаменевшими позами", представляется спорным. В "Шинели" Башмачкин ни в коей мере не является персонажем статичным, застывшим. Напротив, на протяжении всей повести мы можем проследить движение и развитие образа Акакия Акакиевича, приобретение героем новых черт и качеств, котрые ни в коем случае не проявились бы, являйся он "окаменевшей позой".
Даже и в отношении "Мертвых душ", которые чаще всего приводятся в качестве примера "окаменевших поз", застывшей галерии портретов помещиков: Манилова, Собакевича, Коробочки, Ноздрева и Плюшкина - нельзя однозначно говорить об их статичности. Ведь во втором томе "Мертвых душ", по замыслу Гоголя, планировалось "возрождение" Плюшкина, и выход его из "величайшего обмеления". Плюшкин, равно как и Чичиков, должны были встать на начало того пути, который привел бы их к спасению.
В композиции "Шинели" ни один из многочисленных событий и вставных эпизодов не представляется случайным. Так, не случайно выбрана и дата рождения Акакия Башмачкина: мальчик родился "против ночи... на 23 марта" и рождение его унесло жизнь его матери. Вообще, март является одним из самых излюбленных месяцев Гоголя. В виде "мартобря" март присутствует в "Записках сумасшедшего", в марте случилось "необыкновенно странное происшествие" с носом майора Ковалева, в марте рождается и сам Акакий Акакиевич.
"Можно предполагать, что март привлекал писателя своей порубежностью, расположением между зимой и весною; это обстоятельство могло быть и, по всей видимости, было одним из слагаемых в психологической и социальной обусловленности "переходного" положения героя ...> Примечательно и усиление Гоголем семантической значимости месяца максимальным приближением даты рождения ко дню весеннего равнодействия, наблюдаемого (20) 21 марта..." замечает Ф.Евсеев (29, 32).
Впрочем, вполне возможно, что любовь Гоголя к марту объясняется куда проще: и сам писатель родился в марте, 19 числа по старому стилю.
Жанровая специфика "Шинели" до сих пор представляется недостаточно изученной. Известно, что жанр является как бы резонатором (Ю.Н.Тынянов) художественного текста, определяющим все его связи, влияющим на структуру повествования, построение сюжета, характер персонажей, выбор стиля и другие особенности. Однако этот вопрос редко вызывал сомнения у исследователей творчества Гоголя и почти не поднимался в их работах. Отмечая некоторую загадочность и парадоксальность повести, ученые не связывали логически необъяснимые "смещения" в развитии ее сюжета и характера персонажей с особенностями жанра этого произведения. Думается, что тайнопись "Шинели" в значительной степени раскроется посредством выявления глубинной традиции, например, фольклорных и средневековых жанров, претерпевших в повести ествественную трансформацию.