— Да идите, мне без вас тошно!
Глеб помаялся еще, поглядывая то на меня, то на часы. Вздохнул и, стремительно повернувшись — у меня в глазах опять замельтешило — бросил на ходу:
— Выздоравливайте. Спокойной ночи.
Спокойной… ну сморозил!
Звонок дошел до меня не сразу. Я подняла тяжелую голову, во рту было сухо и гадко, все тело болело, словно меня черти всю ночь цепами молотили. За не задернутым окном было темно, но ощутимо серело… Глянув на часы, я толчком сбросила себя с дивана — в голове бултыхнулась пульсирующая боль — схватила развешанные на спинке кресла вещи. И только натянув колготки, обратила внимание на методично названивающий телефон. Торопливо застегивая пуговицы, я сверлила его злобным взглядом: люди и так опаздывают, а тут ты еще… Не выдержав, схватила и рявкнула в трубку:
— Ну!..
Тишина, потом осторожный голос:
— Наташа? Как самочувствие?
— Мое? — оторопело уточнила я.
— Ваше. Мое в порядке.
— Нормально…
— Я хотел сказать, что вы сегодня можете не приходить на работу. Отлежитесь.
Я уставилась на свои ноги. Колготки забрызганы до колен.
— Спасибо, Глеб Анатольевич. Я бы все равно не смогла придти…
Мой голос звучал так кротко, что шеф сразу насторожился:
— Почему?
— Потому что мои туфли остались у вас в машине.
Пауза.
— И что?
Я удивилась его тупости.
— А других у меня нет.
Пауза.
— Туфель?
— Туфель, — подтвердила я, не понимая причин его недоумения.
— Я привезу, — сказал Глеб задумчиво. — После работы. Отдыхайте.
— Бла-а-дарю вас-с… — сказала я в запикавшую трубку. Начала раздеваться обратно. Ага, наш шеф не привык иметь дело с женщинами, у которых всего одни туфли. У его подруг гардероб размером наверняка со всю мою однокомнатную…
Я села, настороженно прислушиваясь к своим ощущениям. Так, можно двигаться. Можно даже дойти до двери — вон, звонок соловьем заливается. Не спрашивая, я распахнула дверь и хмуро уставилась на Бурова. Тот глядел на меня с интересом.
— Ну? — спросила я.
Видя, что впускать его не собираются, Буров протянул руку и потряс перед моим носом пакетом, словно пропуском.
— Глеб Анатольевич изволили передать!
— Что?
— Туфли.
Я задумчиво приняла пакет, и Буров, воспользовавшись этим, проник в квартиру. Стал разуваться — я так расслабилась, что не пресекла его поползновения сразу.
— Кофием напоишь? — деловито спросил Буров. Я вяло отмахнулась, и, поняв это как приглашение, он направился в кухню. Я поплелась следом, прижимая к груди пакет. Сиротливо села на табуретку, уныло разглядывая суетящегося Бурова — мне от такой активности снова делалось дурно. Буров, не обращая на меня внимания, мурлыкая, варил кофе. Я заглянула в пакет. Туфли покоробились и стали деревянными, хотя, похоже, их пытались намазать кремом. Даже в здравом уме и в твердой памяти я бы не смогла представить шефа, чистящего мои туфли… Я поставила драгоценную обувь на пол, на них — озябшие ноги. По-прежнему мурлыкавший Буров водрузил передо мной внушительную чашку кофе и, ухватив в лапы вторую, прислонился задом к подоконнику. Я осторожно понюхала кипяток — желудок промолчал, сделала осторожный глоток — живот буркнул, но выдержал.
— Глеб задерживается, — обыденно сообщил Буров.
Я моргнула.
— Где?
— Встреча у него какая-то…
— Ну?
— Задерживается, говорю.
— Ну и что?
Буров посмотрел на меня, как на дуру, и пояснил:
— Просил передать.
— А, — сказала я.
Буров сделала задумчивый глоток и зашел с другой стороны.
— А где это он твои туфли нашел?
— У себя в машине, — брякнула я и почувствовала, что начинаю стремительно краснеть. Но Буров, на удивление, обошелся без комментариев.
— Глеб говорил, ты с похмелюги маешься. Я тут тебе молока, пива и сока притащил. Чем лечишься?
— Откуда я знаю? — огрызнулась я. — Я что, каждый день с перепоя? Это у тебя надо консультироваться!
Буров, похоже, обиделся, хоть я не сказала ничего, кроме правды. Сделал большой последний глоток, поставил чашку в раковину.
— Ладно. Я пошел.
Я повернулась на табуретке, наблюдая, как он обувается. Представила, что следом заявится шеф, и сказала жалобно: