.
Очередная сказка о Золушке 
90 
— Кто спорит? — согласился Матвей. Он что-то быстро сунул в кувшин и торопливо
заткнул винной пробкой, найденной во дворе, в урне.
— Что это было? — забормотал джинн, тщетно пытаясь найти в пробке хотя бы малейшую щель. — Что ты туда кинул?
— Ничего.
— Нет, ты что-то бросил. Я видел!
— Да ничего я туда не кидал! — заявил Матвей. Ирка засмеялась. Она только что сообразила, что
джинн может видеть все в мире — вообще все, кроме того, что находится в закрытом кувшине. В его кувшине! И это приводит его в бешенство.
— Ты врешь, человек! Не смей врать! Смотреть в глаза! — взвизгнул джинн. — Я видел: ты бросал, значит, ты бросал! Что это было? Перстень повелителя джиннов? Отвечай, негодник!
Багров таинственно улыбнулся.
— Может, да, а может, нет. Не помню. Джинн попытался его подзеркалить, но встретил
стеклянную стену. От злости он раскалился и принялся летать по коридору, выжигая обои.
— Нет, он туда что-то бросил! — скулил он. — Что-то кинул в мой кувшинчик! О, я вижу это по его наглым бесстыжим глазам!
— Открой да и посмотри! — посоветовал Багров.
— Ага! А ты меня закроешь, да? Отвечай, мерзкий хитрый тип! Это же твои уловки?
— Уловки-то уловки, но ты не знаешь, что в кувшине. И никогда не узнаешь! — спокойно ответил Багров.
— А-а-а! — заорал Эйшобан. Он стал совсем красным. Таким красным, что и прозрачность утратил. — Была не была! А вот и узна-а-а-аю!
Он выдернул пробку, с хохотом сжег ее взглядом и крикнув: «Что, съел?», решительно ввинтился в кувшин. Матвей достал из кармана другую пробку и старательно заткнул горлышко. Из сосуда успел еще донестись леденящий душу вопль.
— А-а-а! Напомни мне, как тебя зовут, я буду тебя проклина-а-а-а-ать!
— Готово, — сказал Матвей. — Главное, чтобы не оставалось зазоров, а то пролезет. Постепенно, но просочится.
— Где ты так научился разбираться в джиннах? — спросила Ирка.
— Я разве не рассказывал? У Мировуда жил джинн. Слабенький, но противный. Вечно пакостил. То дверь изнутри закроет, то проснешься в гробу, а он все кости расшвырял, — буркнул Матвей.
Ирка с ужасом взглянула на Багрова. Она, конечно, слышала, что некромаги спят на костях своих предшественников, но никогда не думала, что и Матвея заставляли делать то же самое.
— В общем, противный был старикашка. Вечно мы за ним гонялись, — торопливо закончил Матвей, сообразив, что сболтнул лишнее.
— А что ты положил в горшок? — заинтересовался Меф.
— Перстень повелителя джиннов, — хмыкнул Багров.
— А орал он чего?
— Да на радостях.
— На радостях так не орут.
— Ну хорошо… Видел, я яблоко ел? А огрызок в кувшин сунул, — небрежно сказал Багров.
Прасковья долго уже, не отрываясь, смотрела на Матвея. Приглядывалась к нему без смущения, как приглядываются к чему-то новому, вызывающему любопытство.
Подчиняясь шепоту Ромасюсика, Зигя вразвалочку подошел к Матвею и, неожиданно схватив его сзади двумя руками, поднял. Матвей оказался в двух метрах от пола.
— А ну отпустил меня! — рявкнул Багров.
— Дядя, не киси, позялуста! Мне мама велела! — робко попросил Зигя.
— Не пугай его, а то уронит! — хихикая, предупредил Ромасюсик.
Зигя пронес Матвея через всю комнату и поставил рядом с Прасковьей. Впервые Багров видел воспитанницу Лигула так близко. Худая, как мальчик. Бледное лицо, широкие скулы, пунцовый росчерк обветренных губ. Несимметричные, неправильные глаза смотрели не на лицо Матвея, а на его грудь.
— Чэо эо? — произнесла Прасковья с усилием.
— А? — непонимающе переспросил Багров.
— Госпожа начальница желает знать: что находится у тебя в груди, человек? Отвечай, или будет плохо! — тоном прислуживающегося полицая перевел Ромасюсик.
— По-моему, ее вопрос был короче, — заметил Багров.
— Не сметь перечить госпоже начальнице! — взвизгнул шоколадный юноша и вдруг застыл солдатиком, вытянув руки по швам.
— Не обращай на Ромасюсика внимания! Его мозг остался в Тартаре! — сказал Ромасюсик, таращась на Матвея засахарившимися глазами. — Что у тебя вместо сердца и почему я не могу на это смотреть? Оно такое яркое, что обжигает глаза!
Прасковья протянула руку. Худые пальцы с обкусанными ногтями коснулись груди Матвея напротив сердца. Продолжалось это несколько секунд, не больше, потом Прасковья отдернула руку и испуганно посмотрела на свои пальцы.
— Как горячо! Как ты с этим ходишь: оно же тебя сожжет? — удивленно спросила она.
90 
