Последние отзывы

  106  

Охота прошла отлично. Вечером в замке устроили большой пир, во время которого Валуа представил своему гостю ослепительную, прекрасную блондинку, чей шарм сразу же поразил англичанина. Он был приятно удивлен тем впечатлением, которое произвел на молодую женщину, и это и было то средство, которое позволяло связать его по рукам и ногам. Нужно сказать, что Мария де Бурдазье, которая уже некоторое время была любовницей Франсуа, в совершенстве владела искусством любви. Когда Франсуа двумя днями позже покинул Амбуаз, чтобы отправиться в Париж, герцог Суффолк был готов принять ее приглашение и провести несколько дней под кровом ее стареющего мужа.

Освободившись от большой заботы, Франсуа поспешно вернулся в Ле-Турнель.

Когда он навестил королеву, она как раз позировала, сидя в кресле с прямой спинкой. Она была в розовом, вышитом серебром платье с горностаевой опушкой, которое делало ее еще красивее. Мари не шевелила ни одним пальцем. У ее ног лежала борзая, а в нескольких шагах размахивал своей кистью старый придворный художник Жан Перраль. Но когда вошел Франсуа, она подарила ему ослепительную улыбку и поднялась.

– На сегодня хватит, маэстро Жан, – сказала она дружелюбно. – Я немного устала.

Пока художник, учтиво поклонившись, собирал свои кисти, Мари пошла навстречу гостю. Без церемоний она поднялась на цыпочки и поцеловала его, затем отвела к скамье и усадила рядом с собой.

– Вы так редко бываете здесь, дорогой кузен, я вас не видела уже несколько дней. Где вы были?

– На охоте, мадам. Но я находился неподалеку от вашего величества.

Мари покачала головой и надула губы.

– Почему так формально? Вы не можете называть меня просто Мари, когда мы одни? Во всяком случае, я могу называть вас Франсуа.

– Но ваше величество… уважение… Мари вздохнула.

– Уважение, уважение. Я ничего, кроме этого, не слышу. Я умираю от скуки, Франсуа, приходите ко мне почаще, поддержите меня.

Франсуа снисходительно улыбнулся. Со своими надутыми губками и озабоченным личиком она была похожа на маленького, капризного, но прелестного ребенка. И все же она всегда была прекрасна…

Внезапно он почувствовал ее близость и не мог оторвать глаз от ее красных губ. Ее легкие, чуть пахнущие амброй духи пьянили, и его волнение росло. Он хотел подняться, но маленькая рука Мари легла на его руку.

– Говорят, у вас хороший голос, кузен, и вы знаете множество любовных песен. Не желаете ли иногда петь их для меня?

И она тут же, как птица, вспорхнула со своего места и принесла из какого-то угла лютню.

– Попробуйте, – ободряюще сказала она. – Несправедливо, что я являюсь единственной, кто еще не слыхал вашего пения.

Молодой герцог взял инструмент, механически настроил его и, улыбаясь, посмотрел королеве прямо в глаза.

– Королева желает?

– Королева приказывает… а Мари просит об этом. Франсуа опустился к ее ногам на подушки, сыграл прелюдию и запел.

Он не заметил, как Мари одним жестом отослала своих придворных дам, которые хотели послушать.

* * *

С того дня Франсуа день за днем навещал королеву, как мотылек, который кружится вокруг луча света. Между ними возникла нежная доверительность. Они пели, играли или болтали. Иногда они закрывали двери из-за болезни короля и танцевали павану, и Франсуа все теснее прижимал к себе королеву. Когда он находился у Мари, она старалась избавиться от своих дам, чтобы побыть с ним наедине. Ради него она наряжалась, была нежна и вкрадчива, словом, пускала в ход все средства женского кокетства. И Франсуа поддался напору своих чувств, которым он не мог сопротивляться, и всевозрастающему желанию, которое, он знал, она разделяет. Иначе почему ее рука так горяча, когда лежит в его ладони, ее глаза излучают желание, когда он подходит к ней, а губы дрожат, когда он их целует?

Он охладел к Гринголю, причем без видимой на то причины. Однажды вечером тот дождался его у королевских покоев и проводил через заснеженный сад до его дома.

– Я должен поговорить с вами, монсеньор, – сказал он. Немного волнуясь, герцог следовал за ним. Он очень ценил Гринголя. Тот был старше и был почетным рыцарем королевы Анны. Но к тому же он немного боялся его откровенности. Если он просит о частной беседе, значит, за ним стоит Луиза Савойская.

Гринголь заговорил сразу о главном:

– То, что я должен вам сказать, крайне неприятно мне самому, монсеньор, но перед Богом я должен это сделать. Вы понимаете, что вас используют?

  106