126 
Было уже достаточно поздно, когда Сэйди и Джин вернулись с пустой повозкой к дому Джин.
– Как Рейф? – спросила Сэйди.
– Слишком много работает, так же, как отец. А дядя Рейф к тому же сам нарывается на неприятности. Тебе пора. Мы не должны рисковать, – сказала она, беря Сэйди за руку. – Такая молодая рука.
– Рисковать?.. – начала Сэйди в замешательстве. Она резко отдернула руку, на что Джин рассмеялась.
– До следующей недели. И не волнуйся из-за меня, Сэйди. Я уже давно обо всем знаю.
От смущения Сэйди не могла вымолвить ни слова. Она молча взобралась в повозку и дернула поводья.
Часом позже она остановила повозку на заднем дворе старого дома пастора в Чандлере. В вечерних сумерках она вбежала в дом через незапертую дверь и, миновав небольшой холл, оказалась в ванной комнате, где на крючке висела чистая одежда.
Она торопливо стянула с головы парик, смыла театральный грим с лица, соскребла черную резину с зубов. В следующую секунду она сбросила с себя жаркую, подбитую ватой одежду, в которой выглядела такой толстой, натянула панталоны и нижние юбки из превосходного батиста, белый льняной корсет, который она зашнуровывала спереди, а затем сшитую на заказ юбку из голубого сержа, отделанную черным бисером. На светло-зеленую шелковую блузку она накинула жакет из голубого сержа, отделанный зеленым блестящим бархатом.
Когда она завязывала темно-синий кожаный пояс, в дверь постучали.
– Войдите, – крикнула она.
Преподобный отец Томас открыл дверь и остановился на пороге, глядя на стоящую перед ним женщину. Мисс Хьюстон Чандлер была высокой, стройной и красивой молодой женщиной, с темно-каштановыми волосами с рыжеватыми прядями, широко посаженными голубовато-зеленоватыми глазами, прямым аристократическим носом и небольшим ртом безупречной формы..
– Итак, Сэйди пропала до будущей недели, – улыбнулся преподобный отец:
– А теперь, Хьюстон, вам пора. Ваш отец…
– Отчим, – поправила она.
– Да, отчим, но, его гнев будет не меньшим, как бы мы его ни называли.
– Энн и Тайя уже вернулись со своими повозками?
– Давно. А теперь уходите отсюда.
– Да, сэр, – она улыбнулась. – До следующей среды, – бросила она, выходя через парадную дверь, и торопливо направилась домой.
Глава 1
Май 1892 года
Хьюстон Чандлер прошла почти полтора квартала, стараясь выглядеть как можно более спокойной, и остановилась перед трехэтажным домом в викторианском стиле, который в городе называли Особняком Чандлеров. Приведя себя в порядок и поправив прическу, она поднялась по ступеням.
Она оставила свой зонтик в маленькой прихожей и, направляясь в комнату, услышала, как отчим закричал на ее сестру:
– У себя дома я не потерплю таких выражений! Ты называешь себя врачом и думаешь, что это дает тебе право вести себя неприлично, – но не в моем доме! – кричал Дункан Гейтс.
Блейр Чандлер, похожая как две капли воды на свою сестру-близняшку, смотрела на мужчину, который был на несколько дюймов ниже ее, но был крепок как камень.
– С каких это пор это ваш дом? Отец мой… Хьюстон вошла в гостиную и встала между сестрой и отчимом.
– Не пора ли обедать? Думаю, нам надо идти. Повернувшись спиной к отчиму, она умоляюще взглянула на сестру.
Блейр отвернулась от них, явно раздраженная. Дункан взял Хьюстон под руку и провел ее по лестнице в столовую.
– У меня есть по крайней мере одна порядочная дочь.
Хьюстон поморщилась, услышав это часто повторяемую фразу. Она не любила, когда ее сравнивали с Блейр, но еще меньше она любила, когда сравнение было в ее пользу.
Они сели за большой обеденный стол красного дерева, уставленный хрусталем, фарфором и серебряными приборами. Дункан сидел во главе. Опал Гейтс в конце, а сестры напротив друг друга по сторонам стола. Мистер Гейтс тут же принялся за свое.
– Тебе необходимо подумать, как бы порадовать свою мать, – сказал Дункан, пристально глядя на Блейр, в то время как перед ним ставили одиннадцатифунтовый кусок жареного мяса. Он взял нож и вилку. – Неужели ты такая эгоистка, что больше ни о ком не заботишься? Значит ли для тебя что-нибудь мать?
Крепко сжав губы, Блейр посмотрела на мать. Опал была лишь бледной копией своих прекрасных дочери. Было ясно, что если у нее и был когда-то дух, то он либо весь вышел, либо был глубоко похоронен.
126 
