109 
Агате поставили кровать в умывальной комнате, а Жоливаля, после долгого обмена любезностями с хозяйкой, поместили в соседней комнате. Он ограничился молчанием, когда Марианна пришла в себя в карете сенатора, но с того момента не спускал с нее глаз. И Марианна слишком хорошо знала своего старого друга, чтобы не обнаружить беспокойства за веселостью, которую он демонстрировал хозяевам.
И когда, после ужина с сенатором и его женой он зашел к Марианне, чтобы пожелать ей доброй ночи, она поняла, увидев, как он торопливо раскуривает сигару, что он догадался о подлинной причине ее недомогания.
– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил он.
– Гораздо лучше. Недавняя дурнота больше не повторялась.
– Но повторится, без сомнения… Что вы собираетесь делать, Марианна?
– Я не знаю…
Наступила тишина. Опустив глаза, молодая женщина нервно теребила кружева на своем платье. Однако, хотя уголки ее губ подрагивали, предвещая слезы, она удержалась, но, когда она внезапно посмотрела на Жоливаля, глаза ее были полны боли, а голос дрогнул.
– Это слишком несправедливо, Аркадиус! Все улаживалось! По-моему, Язон понял, что я не могу уклониться от исполнения долга. Он готов вернуться ко мне, я знаю, я это чувствую! Я прочла это в его глазах. Он по-прежнему любит меня!
– А вы сомневались? – проворчал виконт. – Я – нет! Вы бы видели его недавно, когда вы потеряли сознание: он едва не свалился в воду, прыгнув с полуюта на набережную. Он буквально вырвал вас из рук сенатора и отнес в карету, чтобы избавить от сочувственного, но назойливого любопытства публики. И он не позволял уехать карете, пока я не убедил его, что ничего серьезного нет. Ваша ссора – просто недоразумение, возникшее из-за его гордости и упрямства. Он любит вас больше, чем когда-либо!
– Недоразумение может сильно усугубиться, если он вдруг обнаружит… мое состояние! Аркадиус, надо что-то делать! Ведь существуют же снадобья, какие-то средства, чтобы избавиться от… этого!
– Увы, дело это опасное. Подобная практика приводит иногда к драматическим результатам.
– Тем хуже! Мне все равно! Неужели вы не понимаете, что я предпочту сто раз умереть, чем произвести на свет это… О! Аркадиус! Ведь это не мой грех, но он вселяет в меня ужас! Я считала, что отмылась от той грязи, но она оказалась более сильной. Она вернулась ко мне и теперь полностью завладевает мною! Помогите же мне, друг мой, попытайтесь найти какое-нибудь средство, микстуру…
Обхватив колени руками и опустив на них голову, она беззвучно заплакала, и эта тишина поразила Жоливаля больше, чем рыдания. Никогда Марианна не представала перед ним такой безоружной, такой несчастной, как сейчас, когда она оказалась пленницей своего собственного тела и жертвой неизбежности, которая могла стоить счастья всей ее жизни.
– Не плачьте больше, – помолчав, вздохнул он, – слезы принесут вам ненужную боль. Наоборот, надо быть сильной, чтобы преодолеть это новое испытание…
– Я устала от испытаний! – закричала Марианна. – У меня их столько было, что я уже сбилась со счета!
– Может быть, но вам придется выдержать еще и это! Я посмотрю, возможно ли здесь найти то, что вам требуется, но у нас мало времени, а такие вещи на улице не валяются. К тому же местный говор очень отдаленно напоминает греческий Аристофана, который я некогда выучил… Но я попытаюсь, обещаю вам!
Немного успокоившись, передав часть своих тревог в руки старого друга, Марианна сумела провести ночь нормально и проснуться утром такой свежей и бодрой, что у нее появилось сомнение. Эта дурнота… может быть, она была совсем по другой причине? Запах масла в порту действительно вызывал отвращение! Но в глубине души она хорошо знала, что самообольщается, что цепляется за ложные надежды. Физиологические доказательства были налицо… или, скорее, их не было, и уже достаточное время, чтобы подтвердить ее собственный диагноз.
После ванны она долго рассматривала свое отражение с недоверием, не лишенным страха. Еще слишком рано, чтобы в ее фигуре появился хоть малейший знак нового состояния. Тело ее оставалось таким же стройным и прекрасным, однако она испытывала, глядя на него, своеобразное отвращение, подобное тому, что вызывает великолепный внешне плод, оказывающийся изъеденным внутри червяком. Она почти ненавидела его, словно оно, позволив чужой жизни основаться в нем, предало ее и стало ей чуждым.
– Тебе обязательно надо выпутаться из этого! – тихо погрозила она себе в зеркало. – Даже если придется упасть с большой высоты или взобраться на верхушку мачты, чтобы море потрясло как следует! Есть сотня способов потерять испорченный плод, и Дамиани хорошо это знал, держа меня под строгим присмотром!
109 
