Рядом с этим угрюмым жилищем почти не было домов, как и у палача. С трех сторон проходили улицы Тоннелльри и Лясы и протекала речушка. С четвертой стороны к дому примыкал небольшой, плохо ухоженный сад. На каменном цоколе с одной-единственной деревянной дверью, обитой железными планками, высились два выступающих вперед этажа с поперечинами, почерневшими от времени. Два окна на жилом этаже: окно с закрытыми деревянными ставнями и маленькое окошко, выходящее на речку, давали скудное освещение.
Правда, со своего места наблюдения Фьора не могла видеть фасад со стороны сада, но всем своим видом этот дом напоминал тюрьму... или могилу, ибо, несмотря на хорошую погоду, все окна были закрыты и в доме не ощущалось никаких признаков жизни.
Деметриос, выбравший другую комнату, которая была угловой, с окнами, выходившими прямо на Сюзон, и с отличным видом на вход в дом дю Амеля, подошел к Фьоре:
– Надо бы узнать, – сказал он ей, – что там со стороны сада. Этой ночью я пошлю Эстебана на разведку.
– Еще не время, – заметила Фьора. – Наше прибытие и любезный прием, оказанный хозяйкой, наверняка стали известны в квартале. Лучше не рисковать показываться слишком рано.
Улыбнувшись, грек похвалил ее:
– Браво! Вижу, что мои уроки благоразумия принесли плоды. Я надеялся, что ты ответишь мне именно так. Ты права. Итак, ты – больная женщина, я – старый ученый, занятый только своими книгами, и поэтому все быстро привыкнут к такому положению вещей. Однако у Эстебана нет никаких причин отказываться от посещения таверн. Он легко сближается с людьми и так же легко развязывает им языки. И Леонарде, может быть, удастся выведать что-нибудь у служанки, которую нам дали.
Служанку звали Шретьеннота Ивон. Это была солидная кумушка около сорока лет, с живыми глазами, приятным цветущим лицом, которая не боялась работы, но и любила поболтать. Как и другие служанки герцогской кормилицы, она отличалась фламандской опрятностью. При этом у нее был веселый характер, и она напевала что-то с утра до вечера. Она немного напоминала Леонарде толстую Коломбу, ее флорентийскую подругу, женщину самую информированную в городе. Однако она не спешила выказывать слишком большую симпатию Шретьенноте, полагая, что госпожа Морель-Соверген нарочно дала им такую словоохотливую служанку, чтобы та рассказывала хозяйке о делах новых жильцов.
– Говорите с ней как можно меньше, – посоветовала Леонарда Фьоре, – и позвольте мне действовать самой. Я-то смогу у нее что-нибудь выведать!
Жизнь в доме на Сюзоне наладилась, протекала мирно и в тишине, прерываемой стуком колотушки о колокол церкви Богоматери, находившейся по соседству, чтобы отмечать время[1] .
Верная своим старым привычкам, Леонарда отправлялась каждое утро на первую мессу, а в остальное время следила за порядком в доме. Деметриос просматривал книги, привезенные из Флоренции, и продолжал писать свой трактат о кровообращении. Эстебан мотался по городу. Что же касается Фьоры, то через два дня она уже с большим трудом притворялась больной: это было противно ее природе. Однако риск быть узнанной из-за поразительного сходства с родителями вынуждал ее продолжать эту симуляцию. Кроме вышивания, которым Леонарда заставила ее заниматься, и греческой книги, одолженной Деметриосом, ее единственное развлечение состояло в наблюдении за домом напротив.
Сидя часами в глубоком кресле, обложенная подушечками, она вставала лишь тогда, когда надо было ложиться в постель. Она упорно наблюдала за тем, что происходило в доме на другом берегу ручья, однако ничего примечательного так и не заметила. Два раза Фьора видела, как выходил или входил с корзинами в руках один из двух слуг, которые, по словам Эстебана, составляли весь персонал советника герцога. Но его самого она еще ни разу не видела, потому что тот отправился на несколько дней в свое владение, которое было у него недалеко от Верши, на побережье.
Она просто умирала со скуки, и на третий день утром не удержалась, спросив Шретьенноту:
– А кому принадлежит дом по ту сторону моста, окна которого никогда не открываются?
Служанка округлила свои и без того круглые глаза и быстро перекрестилась, а когда Фьора сделала удивленное лицо, сказала со вздохом:
– Мадемуазель, было бы лучше, чтобы вам сменили комнату, если эта хибара вас так заинтересовала.
– Хибара? А мне кажется, что это довольно добротный дом.
– Да, конечно, но там, наверное, водятся черти. Я не люблю проходить мимо него, особенно когда наступает ночь.