20 
– Португальской?
– Ну да. Его мать родом из Португалии. Она была сестрой принца Генриха Мореплавателя, заявившего, что он завоюет все моря, и она передала сыну вместе с кровью его мечты о славе. Монсеньор Карл счастлив только в действии, но при этом он всегда боится смерти, краткость жизни ему невыносима. Однако он никогда не отступает перед опасностью, он даже ищет ее.
Когда монсеньор Карл еще молодым жил в Горкуме, он любил садиться в парусник один, идя навстречу буре. Впрочем, буря, как и война, – это его стихия. Она находит отклик к его душе, потому что у него временами бывают приступы ярости. Я боюсь, что его давняя мечта о восстановлении древнего бургундского королевства уведет его дальше, чем следовало бы. Он старается объединить путем завоеваний Нидерланды и Фландрию, с одной стороны, и саму Бургундию, с другой, и было бы, без сомнения, лучше, если бы он думал о том, как защитить то, что он имеет. Король Франции – это опасный враг, и он следит за нашим герцогом, как паук, стерегущий добычу в паутине.
– Как он выглядит?
– Вот уж действительно женский вопрос, – воскликнула со смехом мадам Симона. – Так знайте, прекрасная любознайка, что это красивый мужчина, не слишком высокий, но прекрасно сложенный, очень сильный, поэтому он не знает, что такое усталость, и легко переносит все лишения. У него широкое цветущее лицо с мощным подбородком, темные властные глаза, а волосы жесткие и черные. Он редко улыбается, реже, чем раньше, а это досадно, ибо улыбка красит его.
– Поговаривают, что его отец очень любил женщин. Похож ли он в этом на него? – продолжала допытываться Фьора.
– Ничуть! Потому что он больше взял от своей матери и любит говорить: «Мы, португальцы...», что в свое время приводило в ярость герцога Филиппа. У этого-то было бесчисленное множество любовниц, что заставляло сильно страдать его супругу. Карл очень любил Изабеллу де Бурбон, свою ныне покойную жену, которая родила ему принцессу Мари, и мне кажется, что он привязался к Маргарите Йоркской, сегодняшней герцогине, но сердце его осталось с женою, и он никогда не позволяет себе предаваться чувствам. Монсеньор Карл не доверяет женщинам, предпочитая им своих боевых соратников, он отдает предпочтение войне, а не праздникам. Он самый богатый герцог в Европе, но ненавидит пышные банкеты и балы, которые так любил его отец.
– Значит, он не любит развлечений?
– Да нет, по-своему любит. Он любит читать, а музыку просто обожает, он часами может слушать певцов своей капеллы, руководимой мэтром Антуаном Бюснуа. Они следуют за ним повсюду, а иногда он даже поет вместе с ними. Наверное, вам трудно понять из моего описания, что он за человек, – завершила свой рассказ мадам Симона.
– Отчего же? Я полагаю, что привилегия владык – быть не такими, как все. А народ любит своего герцога?
– Я в этом не уверена. Его скорее боятся. Однажды он сказал фламандцам: «Я предпочитаю вашу ненависть презрению». Монсеньор Карл может быть и безжалостно жестоким. Люди из Дивена и Льежа, городов, которые он стер с лица земли, знают об этом, во всяком случае те, кто остался жив.
На башне прозвонили четыре раза, и мадам Симона сразу же поднялась.
– Неужели вы уже уходите? – воскликнула Фьора.
– Да, уже поздно, и у меня дела. Значит, вы действительно желаете остаться здесь, чтобы смотреть на Сюзон и на этот дом с закрытыми ставнями?
– Да. Хотя действительно, вид у него несколько печальный...
– Скажите лучше, мрачный. А когда-то он выглядел таким милым и веселым! Летом в саду было столько цветов! Его хозяйка была кастеляншей Маргариты Баварской, бабушки нашего герцога. Она обожала разводить цветы, и у нее был лучший сад во всем городе.
– Говорят, что его хозяин в отъезде?
– Дома он или нет, это ничего не меняет. Если моя болтовня еще вас не утомила, я расскажу вам о нем, когда приду в следующий раз. Поверьте, это очень скверный человек.
Говоря это, мадам Симона подошла к окну и машинально посмотрела на дом напротив. Вдруг взгляд ее оживился:
– Вы сами, моя милая, сможете судить о нем. Видите, он возвращается.
Фьора вскочила со своих подушек с такой живостью, которая, без сомнения, удивила бы посетительницу, если бы она не стояла к ней спиной. Действительно, какой-то мужчина с трудом спускался с мула, стоявшего перед дверью дома, из которой только что выскочил один из слуг.
Прячась за занавеской, Фьора пожирала глазами прибывшего Рене дю Амеля с такой ненавистью, сила которой удивила ее саму. Это был тощий старик, который, казалось, сгибался под тяжестью богатого пальто, отороченного мехом, надетого несмотря на жару. Седые волосы, падающие из-под бархатного капюшона, не скрывали длинное лицо цвета пожелтевшей слоновой кости, острый нос, реденькую бородку, густые черные брови.
20 
