136 
Какое-то время они стояли друг против друга, напыженные, как боевые петухи. Марианна смертельно побледнела, а Бейль стал красный от гнева, но оба сжимали кулаки. Молодая женщина дрожала от возмущения, обнаружив, что могут сделать эгоизм и страх из человека, обладавшего не только светлым, но даже значительным интеллектом. За время их совместного житья она поняла, что у этого маленького дофинца данные большого писателя. Только его вынудили оставить изнеженную жизнь, чтобы ввергнуть в адское пекло войны. Он изведал усталость, голод, грязь, страх. И теперь к этому добавилась боязнь немилости, ибо в наивной гордости он приписал себе всю ответственность за недостаток продовольствия... конечно, причина уважительная, чтобы выйти из себя. Однако Марианна решила не поддаваться панике.
– Вы сильно изменились! – ограничилась она замечанием, внезапно успокоившись, как море перед бурей.
Ее спокойствие отрезвляюще подействовало на Бейля. Постепенно вернулся естественный цвет лица, он опустил голову, раскрыл и тут же закрыл рот, сделал беспомощный жест рукой, затем пожал плечами и повернулся кругом.
– Завтра я приду попрощаться перед вашим отъездом, – сказал он только и исчез.
Замерев посреди комнаты, Марианна прислушалась, как гаснет в глубине дома эхо их возбужденных голосов, затем медленно повернулась к Барбе. Сложив руки на животе, та стояла возле печки. Взгляды женщин встретились, и если в глазах Марианны уже блеснули слезы, глаза польки выражали только спокойное удовлетворение.
– Ну, что ж! – вздохнула молодая женщина. – Я думаю, что у нас нет выбора, Барба! Нам надо уступить и остаться в обозе. Мы постараемся защитить себя...
– Нет! – сказала Барба.
– Как... нет? Вы хотите сказать, что мы не будем защищаться?
– Нет... потому что мы не поедем с ними!
И прежде чем удивленная Марианна смогла потребовать объяснений, она подошла к двери и открыла ее.
– Идите, госпожа, – сказала она. – Нам нельзя терять времени! Наш хозяин уже должен ждать нас в салоне.
– В салоне?
– Да, да, – Барба чуть улыбнулась. – В этом доме есть салон. Надо только знать, что он есть.
Действительно, дом Соломона Левина, хотя он был самый большой и красивый на длинной улочке гетто Смоленска, представлял собой узкое строение с двумя комнатами на каждом этаже. На первом – почерневшая от времени лавка и склад с выходом на кухню, на втором – хлебный амбар, мансарда, где разместились женщины, и комнаты хозяев, тогда как салон был выдвинут над лавкой. Это была темная комната, обтянутая выцветшей зеленой тканью, но безукоризненной чистоты. Главной мебелью являлся покрытый ковром стол с большой книгой в черном переплете и медным канделябром. Несколько деревянных стульев редкой чередой стояли у стен.
Когда Рахиль ввела туда Марианну и Барбу, канделябр горел, а старый Соломон в черной шелковой ермолке, с полосатой шалью на плечах и очками на носу читал в большой книге – это был Талмуд – с полным набожности вниманием. При появлении женщин он закрыл книгу и стал поглаживать переплет бледной, костлявой, но удивительно красивой рукой. Затем, привстав для поклона, он указал на стулья, снял очки и некоторое время молча смотрел на Марианну.
Она подумала, что у него вид усталого пророка. Длинная борода казалась какой-то дряблой, как и кожа, а из-под ермолки спадали беспорядочные лохмы волос, когда-то, может быть, завивавшихся в локоны. Но в темном взгляде еще читалась сила и воля.
– Женщина, – сказал он наконец, – та, что тебя сопровождает, сказала мне, что ты здесь против желания и в опасности и очень хочешь вернуться домой, только не с солдатами. Это правда?
– Да, это правда.
– Может, я смогу тебе помочь, но мне необходимо знать, кто ты. В это ужасное время лица бывают двойными или фальшивыми, а души тем более, и за невинным взглядом скрывается подлое сердце. Если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, ты должна прежде всего довериться мне... и, женщина, ты вошла сюда в костюме мужчины.
– Какое значение может иметь для вас мое имя? – тихо сказала Марианна. – Мы принадлежим к таким далеким друг от друга мирам. Мое имя вам ничего не скажет... и вы не сможете узнать, солгала я или нет.
– Скажи все-таки! Почему ты отвечаешь сомнением на дружеское предложение? Эта книга, – добавил он, слегка похлопывая по переплету, – говорит: «Гусь ходит, согнув шею, но от его глаз ничто не ускользает». Мы, евреи, как гуси... и мы знаем бесконечно больше вещей, чем ты можешь представить. Среди другого мне знакомы многие имена... даже в твоем мире!
136 
