30 
– Прошу вас, – взмолилась Марианна, – не говорите мне ничего! Вы пробудите воспоминания, от которых вам станет плохо. И...
– Мне действительно плохо от них, – согласился он со скорбной улыбкой, – но что касается их пробуждения после стольких лет, то ведь они никогда не засыпали... И затем, я считаю, что мне станет легче, если я расскажу об этом кому-нибудь, особенно когда этот кто-то – женщина... единственная женщина, которую я смог бы полюбить... Так на чем я остановился?.. Ах, да! Через три года, когда моя жена достигла пятнадцати лет, родители решили соединить нас, и, когда я увидел ту, что носила мое имя, я понял, почему родители так настаивали, чтобы брак заключили по доверенности: чтобы я не встретился со своей невестой... Даже если я проживу тысячу лет, у меня всегда будет стоять перед глазами зрелище, открывшееся мне с высоты парадной лестницы нашего особняка, по которой я сбегал через четыре ступеньки, торопясь увидеть «ее». Чудовище! Розали де Рошшуар, герцогиня де Ришелье, оказалась настоящим монстром! Карлица! Горбатая спереди и сзади. Обезьянье лицо с огромным носом. Настоящая пародия на человека, достойная показа на ярмарках. Можете ли вы представить, что существует подобное безобразие, вы, такая прекрасная? Я подумал, что я во власти кошмара. Представил ли я себе сразу, во что превратится моя жизнь рядом с этим ужасным, жалким существом? Уже не помню. Но я знаю, что я испустил страшный крик и, мгновенно потеряв сознание, покатился к подножию каменной лестницы...
На другой день я потребовал почтовую карету... Я написал письмо и уехал на наши земли. Я не мог больше выносить Париж. Оттуда, никого не повидав, я отправился воевать с турками в надежде, что Бог согласится взять меня к себе. Я понял, что в самом деле отныне... волей-неволей мне надлежит оставаться верным мадам де Ришелье... Вы представляете? Это так просто, так глупо, а жизнь уходит. Смешно...
Но Марианне не хотелось смеяться. Опустившись на колени возле дивана, она снова взяла за руку этого человека, вызывавшего у нее опасения, восхищение, ненависть, страх и даже, на какое-то время, желание и к которому она теперь испытывала сочувствие, напоминавшее нежность. В какой-то мере он был ее братом...
Для нее также первый супружеский опыт стал жестоким разочарованием, но он не шел ни в какое сравнение с ужасной драмой, пережитой юным герцогом. Она ласково погладила его руку, словно давая ему понять, до какой степени она сочувствует его горю. А он повернул к ней измученное лицо с уже затуманенными снотворным глазами и попытался улыбнуться.
– Не правда ли... можно посмеяться?
– Нет! Ни за что!.. Для этого нужно совершенно не иметь сердца. История с вашим браком – самая печальная из всех, что я когда-либо слышала. Вы так заслуживаете сожаления... вы и она, впрочем, ибо она также должна страдать. И... вы больше никогда не видели ее?
– Да! Один раз... Когда я... вернулся во Францию, чтобы помочь находившемуся в опасности королю. Я понял... что вы сейчас сказали: она также должна страдать, несчастное невинное дитя... бедная душа, заключенная в теле монстра. Мы остались друзьями! Она живет во Франции... в замке Крозиль... Она пишет мне... Она пишет так хорошо... так...
По мере того как он говорил, слова давались ему все трудней. Делавшиеся все более тяжелыми веки наконец сомкнулись, и вскоре только спокойное дыхание нарушало тишину рабочего кабинета.
Марианна отпустила его руку, встала и застыла в нерешительности, не зная, что же теперь делать.
Во дворце царила полная тишина. Хорошо вышколенные слуги, безусловно, получившие строгие инструкции, сюда не придут. Только стража должна стоять у входа. Где-то в городе часы пробили час ночи, напомнив Марианне, что до утра далеко и ей есть еще чем заняться...
Нащупав в кармане плотную бумагу, несущую свободу Язону, она на цыпочках направилась к двери. Ее плащ остался в салоне, где ужинали... Когда она пришла, герцог никому не позволил снять его с ее плеч и оставил на кресле на случай, если ей станет холодно от открытого окна. Марианна решила пойти за ним.
Но перед уходом она подумала, что следует задуть свечи, чтобы герцог спокойней спал, и вернулась к столу. Нагнувшись, она снова увидела письмо...
Драматическая напряженность пережитых с Ришелье минут заставила ее забыть о нем, и она упрекнула себя за это. Ведь сама судьба давала ей в руки документ, который мог иметь громадное значение для Императора. Она не имеет права пренебречь таким подарком.
30 
