Особенно,... 
102 
– Мне бы так хотелось познакомить вас с ней! Несмотря на свои лета, это женщина несравненной красоты. Между прочим, Жан очень похож на мать.
Миссис Каррингтон мужественно поборола острое чувство сожаления. Так даже лучше. Бог знает, какие чувства охватили бы ее при встрече с этой женщиной, которая возродила бы в ней воспоминания, изгоняемые теперь любой ценой, особенно сейчас, когда до погрузки в Гавре на пароход, который возьмет курс на Нью-Йорк, оставалось еще немало времени.
«Я должна стать самой собой! Должна любой ценой!»
Увы, этой цели было весьма трудно добиться в этом городе из другой эпохи, где не действовал ни один из принципов, на которые она прежде опиралась. Здесь повсеместно говорили о любви, в каждом доме пестовали память о какой-нибудь любовной драме, начиная с Дездемоны и кончая романом Ричарда Вагнера и Косимы фон Бюлов, не говоря уже о бесчисленных похождениях Казановы, страсти лорда Байрона к Терезе Гвициоли, сердечных терзаниях последней кипрской королевы Катерины Корнаро и более свежих, бурных приключениях великой актрисы Дузе и поэта Габриэля д'Аннунцио. У лестницы Гигантов уроженка Филадельфии любила вспоминать того дожа, который стал предателем, спасая любовь, и был за это обезглавлен… И совсем уж неучтенными оставались тысячи влюбленных, целовавшихся и дававших громкие клятвы в гондолах на протяжении долгих веков.
Из всех каменных пор Венеции сочилась любовь, и розовый цвет, в который был окрашен город, напоминал о крови, пролитой здесь ради самого безжалостного из всех богов…
Однако в этот вечер музыка и взрывы смеха гнали прочь morbidezza, которая начинала клубиться над водой каналов с наступлением вечерних сумерек. Эрос забирал у Арлекина маску и мандолину, и веселью предстояло длиться до первых лучей утреннего солнца.
К ступенькам подплыла малиновая гондола с бронзовым лебедем, покрытым позолотой, на носу. В ней прибыл импозантный китайский мандарин с двумя слугами, державшими фонари, и очаровательной дамой в атласном платье цвета цветущего персика, в тиаре из рубинов и роз, водруженной на ее иссиня-черные волосы. Прибывших встретил смех и радостные восклицания. Сердце Александры сжалось, хотя она немедленно узнала князя Контарини. Видимо, ее волнение объяснялось совершенством одежд князя: это был синий атлас, расшитый золотом, черный бархат шапки и сапфировая застежка, удерживавшая павлинье перо. Все померкло перед ее глазами, и она вспомнила заднее помещение в лавке Юань Шаня и принца, пожелавшего защитить ее от бед и, не зная ее, влюбившегося и предложившего ей свой собственный талисман. При этом он ничего не требовал взамен, кроме уверенности, что существо, обладающее столь чистой красотой, останется жить. Теперь человек этот мертв, а на талисман покусился грабитель, унесший с собой, сам того не ведая, и веселое счастье, легкое и неосязаемое, из которого прежде была соткана жизнь молодой женщины. Никогда больше ей не встретится мужчина, способный на столь самоотверженную любовь. Никогда!..
Прикосновение к ее плечу чужой руки заставило ее вздрогнуть. У нее за спиной стоял хозяин дома, над радушной физиономией которого возвышался тюрбан, напоминавший тыкву, украшенную султаном.
– Вас повсюду разыскивают, прелестная красавица! Оставаясь здесь, вы пропустите самые блестящие выезды: французского короля Генриха Третьего, дожа…
– То, что открывается моему взору с этого балкона, и так очень красиво.
– Безусловно, но здесь не хватает праздничной обстановки, сюда не доносится музыка… Все почитатели вашей красоты требуют вас; к тому же Мы приготовили для вас сюрприз.
– Серьезно? Какой же?
– Что это будет за сюрприз, если вы все узнаете пятью минутами ранее? Идемте!
Она подчинилась и погрузилась в буйство красок и мерцания. Гаэтано был прав: гостиные дворца являли собой феерическое зрелище. Под высокими сводами, украшенными фресками, ожили в свете сотен свечей современники битвы при Лепанте[11], не разбирая своих и чужих: доспехи дона Хуана Австрийского соседствовали с тюрбаном кабудан-паши, а прекрасные одалиски не отпускали от себя истинного венецианца. Индийцы, негритянские царьки, японцы и китайцы праздновали братство рас на этом балу, на котором было представлено население планеты, каким оно было в XVI веке.
Элейн вела себя как образцовая хозяйка, которая ни за что не должна затмевать гостей: она выбрала довольно простой наряд из коричневого бархата и белого муслина, как у «Девушки перед зеркалом» Тициана, несколько оживив его фамильными бриллиантами.
102 
