Особенно,... 
125 
– Что это с ним? – загрохотал начальник поезда. – Свихнулся, что ли?
– Не думаю, – ответил Пьер Бо, которого теперь разбирал смех. – Видите ли, мне уже неоднократно приходилось становиться свидетелем того, какое сильное впечатление производит эта особа на мужчин… И потом, она американка, этим все сказано.
– Ну, тогда другое дело! Давно бы предупредили! Все они самодуры.
Поезд тронулся. На вокзале тем временем все происходило в точности, как в прошлый раз: Бужю растолкал владельца киоска и упросил его отвезти Александру в отель «Золотое дерево у коновязи», где она провела в знакомом номере, под тяжелой периной, безмятежную ночь. Завтра она попросит приюта в монастыре, этом остатке канувшего в Лету мира: ей казалось, что там ее, такую слабенькую, сумеют защитить.
Владелица гостиницы, мадам Брене, с восторгом встретила необыкновенную постоялицу, надеясь, что на сей раз она пробудет в ее заведении дольше. Велико же было ее разочарование, когда, возвратившись на следующий день после короткой прогулки по городу, прекрасная американка потребовала счет и попрощалась: она некоторое время поживет у друзей.
Будучи истинной дочерью Евы и не удовлетворившись объяснением насчет друзей, ради которых дергают стоп-кран экспресса, но которые при этом не удосуживаются даже прислать на станцию экипаж, мадам Брене пустила по следу необычной постоялицы поваренка, наказав ему не попадаться ей на глаза.
Хитрости пареньку было не занимать; он с блеском выполнил задание. Прошло каких-то полчаса – а он уже был тут как тут.
– Ну? – спросила хозяйка. – Ты знаешь, куда она направилась?
– Да. Трудно было бы не узнать. В монастырскую больницу! Я видел, как она вошла туда с вещами и больше не выходила.
Мадам Брене была готова ко всему, но только не к такой развязке; час за часом она спрашивала себя, что понадобилось этой красавице и богачке у сестер-монахинь. Единственный пришедший ей в голову ответ состоял в том, что это необъяснимое поведение проистекает из болезни, исцелить которую под силу только сестрам, к которым она питала большое почтение. Будучи женщиной сострадательной, она помолилась за Александру Господу, чтобы Он сжалился над ней и вернул ей здоровье. За сим она выбросила ее из головы.
В Париже тем временем Антуан никак не мог избавиться от беспокойства. Он сильно привязался к Александре, и предчувствие подсказывало ему, что у нее серьезные неприятности. В отъезде на Лазурный берег не было бы ничего невероятного, если бы он не последовал так скоро за возвращением из Вены; к тому же существовали поезда, напрямую связывающие австрийскую столицу с французской Ривьерой. Нет, что-то тут не так! Но что именно? В «Ритце» не было сведений о каких-либо телефонных разговорах, за исключением многочисленных звонков самой Александры супругам Риво. Значит, письмо? Но от кого?
– А вдруг это просто каприз? – предположил комиссар Ланжевен. – Я смотрю на вещи по-другому: раз тетушка все не возвращается, миссис Каррингтон могла решить, что ожидание не будет казаться настолько томительным, если она навестит мадемуазель Риво. В Каннах она наверняка остановилась именно у нее или в крайнем случае – в «Отель дю Парк», хотя это весьма меня удивило бы. У мадемуазель Матильды совершенно очаровательный домик, и я знаю, что нашей знакомой он очень приглянулся.
– В таком случае вы совершенно правы, и я напрасно тревожусь. В общем-то все это на нее как раз похоже: ей свойственны сумасбродные идеи, и она просто не переносит, когда что-то или кто-то становится ей поперек дороги.
На усталом лице полицейского появилось подобие улыбки.
– Повремените с критикой! Лучше бы удостовериться, что она прибыла на место: звонок в «Отель дю Парк», другой – мадемуазель Матильде, и дело сделано. Мы наконец-то сумеем обрадовать мадам Александру: изумруды-то найдены!
– Но нет ни медальона, ни убийцы бедняги Муано. – Мы идем по следу. Один художник, мастерская которого расположена на той же улице, приметил азиата, одетого по европейской моде, в шляпе, который фланировал по улице Кампань-Премьер. Его внешность оказалась настолько необычной, что художник остановил его и предложил попозировать; азиат вырвался и пустился от него бегом.
– Этот эпизод может представлять интерес лишь в том случае, если ваш художник достаточно наблюдателен и умел, чтобы набросать внешность встречного. Что-то не верится: для нас все китайцы на одно лицо…
125 
