Особенно,... 
19 
Худший момент наступил тогда, когда стало известно, что выступившая было на подмогу из Тяньцзиня колонна под командованием адмирала Сеймура вынуждена была повернуть назад. Теперь посольства могли рассчитывать только на самих себя.
Тем временем Пекин оказался во власти влажного зноя, который не сменялся прохладой даже после захода солнца, так что ночи были невыносимы. О сне приходилось забыть: враг атаковал в самые неожиданные моменты. Осажденных, надеявшихся все же выстоять, кидало от надежды к отчаянию, в зависимости от суеверных всплесков и вещих сновидений вдовствующей императрицы. Иногда грубые, дурно пахнущие «боксеры» повергали ее утонченную натуру в ужас, но чаще она усматривала в этих обезумевших ордах, считавших себя неуязвимыми, посланцев небес, которым под силу вернуть Китаю утраченное величие: в такие моменты она призывала своих верных подданных «пожрать плоть европейцев и сделать подстилки из их шкур».В посольском квартале не знали, что происходит в Тяньцзине и на побережье. Сведения ограничивались тем, что лорд Сеймур, граф Шайлар и японский полковник Шиба запросили войска, однако никто не мог сказать, подоспеют ли они вовремя.
В конце июля супруга французского посла мадам Пишон собрала всех женщин и раздала им пакетики со смертельными дозами яда, который ей удалось вытребовать у врача Матиньона.
– Попав в плен, без колебаний проглотите это, – учила она их. – Так вы избегнете пыток. Лучше один раз умереть, чем…
Александра чуть было не отказалась от яда. Ведь у нее был талисман! Однако он внушал ей все меньше доверия. К тому же Сильвия, которую она посвятила в свою тайну, нашла всю эту историю достойной осмеяния.
– Романтическое происшествие, о котором ты когда-нибудь станешь рассказывать внучатам! Принц влюбился и попытался тебя заинтересовать, только и всего! Не вздумай отказываться от яда.
Посольская дочка проявляла завидное бесстрашие, и в ее присутствии Александра оживала. 14 июля французы отмечали национальный праздник, и она аккомпанировала на фортепьяно пению «Марсельезы», после чего сыграла американский гимн. Затем она устроила небольшой праздник – весьма скромный, разумеется, однако использованный ей как предлог, чтобы пригласить на танец мужчину, казавшегося ей интересным. Это был путешественник – француз по имени Антуан Лоран, живописец, прибывший во французское посольство в начале июня после путешествия по южным районам Китая, откуда он привез очаровательные зарисовки, а также, возможно, кое-что помимо них, поскольку, не успев приехать, стал проводить встречу за встречей со Стефаном Пишоном и русским послом Мишелем де Жьером, о содержании коих дам не ставили в известность. Им пришлось довольствоваться тем, что было объявлено на приеме, данном в честь художника радушной мадам Пишон: что он человек светский и талантливый мастер, отличающийся неуемным любопытством, которое и гонит его в самые опасные уголки, где он черпает вдохновение. Он побывал в Гонконге и Шанхае, поэтому неудивительно, что дамы увенчали его лавровым венком героя и дружно в него влюбились. На пороге сорокалетия он обладал неотразимой привлекательностью: был худощав, но отлично сложен, одевался в костюмы из слегка помятого твида, имел внешность ленивого соблазнителя и иногда улыбался насмешливой улыбкой, от которой лучились его небесно-голубые глаза.
Сильвия немедленно окрестила его небывалым красавцем и лишь сожалела, что у французов и без нее хватает интересных дам; даже страшные «боксеры» не вызывали у нее теперь прежнего отвращения: ведь теперь, после серии пожаров, все толпились у Макдональдов, а это означало, что она будет ежедневно видеться с героем своих грез.
Впрочем, это ей не помогло. Месье Лоран уделял ей не больше внимания, чем остальным дамам и девицам. Он был с ней так же отменно любезен, как с ее матерью, Александрой, мадам Пишон, красавицей маркизой Сальваго Рагги, баронессой де Жьер, леди Макдональд, но не более того. Ему больше всего нравилось проводить время в обществе Эдуарда Бланшара, одного из атташе французского посольства, с которым он издавна водил дружбу, и молодого переводчика Пьера Бо, который спас его во время пожара во французском посольстве: тот прикрыл художника собственным телом от падения горящей балки. Поэтому приглашением его на английский вальс 14 июля победы девушки исчерпывались.
Однако настали дни, когда эти воспоминания стали казаться относящимися к совсем иной жизни. Теперь в лазарете у доктора Матиньона не хватало места для всех раненых, а в его аптечке недоставало самого необходимого. Смерть не разбирала национальностей; не щадила она и китайцев, заселивших развалины дворца принца Цоня и дома, брошенные прежними обитателями. Неподалеку постоянно раздавались взрывы.
19 
