Последние отзывы

  98  

В сентябре 1754 года человек из ее банды убивает нотабля Фауэ прямо на улице деревни. Теперь ей надо бежать. Земля горит у нее под ногами. Банда распадается, каждый ищет себе спасение в одиночку. Марион и Жан обсуждают создавшееся положение.

– Поехали в Нант, – предлагает Марион. – Ведь там нас не знают. Мы будем там в безопасности…

– Надежнее уплыть на корабле. Отправиться куда-нибудь подальше… например, в Америку…

– Но для этого нам нужны деньги. А у нас их нет. А целый корабль не украдешь. В Нанте мы найдем деньги, а значит, сможем сесть на любой корабль.

Жан продолжал сомневаться, и тогда Марион заявила:

– Я еду вперед. Мы встретимся позже в месте, которое я тебе укажу.

Итак, она уезжает одна.

Однако Марион не подозревала о том, что ее личность хорошо известна полиции Нанта. Ведь о ее «подвигах» говорила вся Бретань. Оставшись совсем без денег, она совершает кражу и попадается и, к своему удивлению, видит, что ее тут же узнают, заковывают в кандалы и приставляют надежную стражу.

Под многочисленным эскортом ее отправляют в Кемпер, где ее ожидает суд и снова тюрьма, но на этот раз отлично охраняемая. А Жан, которого она так ждала, так и не приехал к ней в Нант.

Когда жандармы втолкнули Марион в маленькую низкую залу, она задрожала, осознав то, что предстоит ей испытать. Она поняла, что сейчас ей потребуется все ее мужество. За столом, заваленном бумагами, на котором высилось массивное распятие, восседало трое чопорных судей в черных мантиях и белых париках. Ну а в дальнем углу комнаты располагался старинный каменный камин, рядом с которым стоял одетый в красное палач, деловито суетившийся с поленьями, которые он подбрасывал в огонь. Один из судей поднялся:

– Марион Тромель, прежде чем вас повесят за все ваши преступления, трибунал постановил подвергнуть вас допросу с тем, чтобы вы назвали ваших сообщников и пособников, всех тех, кто пошел за вами по преступному пути…

С выпученными, остекленевшими глазами Марион взирала на огонь, пытаясь сопротивляться солдатам, которые усаживали ее в специальное пыточное кресло, к которому они затем приковали ее наручниками.

– Мне нечего сказать, – крикнула она хриплым голосом. – Все мои сообщники повешены. Я осталась одна…

– Лжешь! С тобою был еще один человек. Он был твоим любовником. Кто он? Где он прячется?

– Не знаю… Не знаю, о ком вы говорите…

– Берегитесь… Сейчас вы раскаетесь в своем запирательстве.

– Я ничего не знаю!

Палач начал пододвигать кресло с прикованной к нему Марион все ближе к камину. Не выдержав зрелища приближающегося огня, она закрыла глаза. Она вспомнила вдруг Анри Пезрона, который семь лет назад прошел через такое же испытание, но не заговорил. Теперь настал ее черед, от ее мужества зависит ныне жизнь человека, единственного, кого она по-настоящему любила. Если она найдет в себе силы промолчать, он будет спасен… Быть может, сейчас он находится рядом с тюрьмой, вместе с другими ее соратниками, которые ждут, когда ее повезут на виселицу, чтобы освободить ее.

– Вы будете говорить? – бесстрастным голосом спросил судья.

Вместо ответа она лишь покачала головой. И палач двинул кресло прямо на огонь. Когда ее ноги оказались в пламени, она издала истошный, нечеловеческий крик. На лбу ее выступили крупные капли пота. Тело ее билось в конвульсиях, она извивалась, стонала… Но вот ее отодвинули от огня и вновь задали тот же вопрос.

– Я ничего не знаю, – повторила она еле слышным голосом. – Я не знаю, о ком вы говорите.

Пять раз палач пододвигал ее стул к огню, и все пять раз она выдерживала адскую, нечеловеческую боль. В конце концов она потеряла сознание, так ничего и не сказав.

В полубессознательном состоянии ее посадили на телегу, которая должна была доставить ее к месту казни.

На улицах стояли толпы людей. Весь город вышел посмотреть на зрелище казни той, которая так долго держала людей в страхе. Майский день (дело происходило 19 мая 1755 года) был погож и ясен; а свежий ветер, дувший с моря, постепенно приводил ее в чувство. Теперь ее глаза наполнились слезами, она не хотела умирать, она любила это солнце, ветер, облака на небе. Но раз уж смерть неизбежна, пусть она придет скорее.

Телега выезжала на улицу Кереон, и тут ее блуждающий взгляд заметил в толпе лицо… Да, да, на углу, рядом с лавочкой стоял ее Жан. Щеки Марион побледнели, в глазах появилась надежда. Конечно же, это он, она не может ошибиться. В сердце поднялась волна неудержимой радости. Итак, она не ошибалась, думая, что он здесь, что прийдет к ней на помощь. И тогда она лихорадочно начала искать взглядом в толпе лица других своих сообщников. Она чувствовала, что, несмотря на боль в обожженных ногах и во всем теле, она возрождается к жизни.

  98