90 
Миссис Моррис выглянула из окна второго этажа.
Дети. Она поглядела на них и покачала головой. Что ж, они с аппетитом поужинают, сладко уснут и в понедельник пойдут в школу. Крепкие, здоровые. Она прислушалась.
Подле розового куста Мышка что-то озабоченно говорит… а кому? Там никого нет.
Странный народ дети. А другая девочка — как бишь ее? Да, Энн, — она усердно выводит каракули в тетрадке. Мышка что-то спрашивает у розового куста, а потом диктует подружке ответ.
— Треугольник, — говорит Мышка.
— А что это — треу…гольник? — с запинкой спрашивает Энн.
— Неважно, — отвечает Мышка.
— А как оно пишется?
— Тэ… рэ… е… — начинает объяснять Мышка, но у нее не хватает терпенья. — А, да пиши, как хочешь! — и диктует дальше: — Перекладина.
— Я еще не дописала тре… гольник.
— Скорей, копуха! — кричит Мышка.
Мать высовывается из окна.
— …у-голь-ник, — диктует она растерявшейся Энн.
— Ой, спасибо, миссис Моррис! — говорит Энн.
— Вот это правильно, — смеется миссис Моррис и возвращается к своим делам: надо включить электромагнитную щетку, чтоб вытянуло пыль в прихожей.
А в знойном воздухе колышутся детские голоса.
— Перекладина, — говорит Энн.
Затишье.
— Четыре, девять, семь. А, потом Бэ, потом Фэ, — деловито диктует издали Мышка. — Потом видка, и веревочка, и шеста… шесту… шестиугольник!
За обедом Мышка залпом проглотила стакан молока и кинулась к двери. Миссис Моррис хлопнула ладонью по столу.
— Сядь сию минуту, — велела она дочери. — Сейчас будет суп.
Она нажала красную кнопку кухарки-автомата, и через десять секунд в резиновом приемнике что-то мягко стукнуло. Миссис Моррис открыла приемник, вынула запечатанную банку с двумя алюминиевыми ручками, мигом вскрыла ее и налила в чашку горячего супу.
Мышка ерзала на стуле.
— Скорей, мам! Тут дело о жизни и смерти, а ты…
— В твои годы я была такая же. Всегда дело о жизни и смерти. Я знаю.
Мышка торопливо глотала суп.
— Ешь помедленнее, — сказала мать.
— Не могу, меня Дрилл ждет.
— Кто это Дрилл? Странное имя.
— Ты его не знаешь, — сказала Мышка.
— Разве в нашем квартале поселился новый мальчик?
— Еще какой новый, — сказала Мышка, принимаясь за вторую порцию.
— Который же это — Дрнлл? Покажи, — сказала мать.
— Он там, — уклончиво ответила Мышка. — Ты будешь смеяться. Все только дразнятся да смеются. Фу, пропасть!
— Что же, этот Дрилл такой застенчивый?
— Да. Нет. Как сказать. Ох, мам, я побегу, а то у нас никакого вторжения не получится.
— А кто куда вторгается?
— Марсиане на Землю. Нет, они не совсем марсиане. Они… ну, не знаю. Вон оттуда, — она ткнула ложкой куда-то вверх.
— И отсюда. — Миссис Моррис легонько тронула разгоряченный лоб дочери.
Мышка возмутилась:
— Смеешься! Ты рада убить и Дрилла и всех!
— Нет-нет, я ничего плохого не хотела сказать. Так этот Дрилл — марсианин?
— Нет. Он… ну, не знаю. С Юпитера, что ли, или с Сатурна, или с Венеры. В общем ему трудно пришлось.
— Могу себе представить! — Мать прикрыла рот ладонью, пряча улыбку.
— Они никак не могли придумать, как бы им напасть на Землю.
— Мы неприступны, — с напускной серьезностью подтвердила мать.
— Вот и Дрилл так говорит! Это самое слово, мам: не-при…
— Ой-ой, какой умный мальчик. Какие взрослые слова знает.
— Ну и вот, мам, они всё не могли придумать, как на нас напасть. Дрилл говорит… он говорит, чтоб хорошо воевать, надо найти новый способ застать людей врасплох. Тогда непременно победишь. И еще он говорит, надо найти помощников в лагере врага.
— Пятую колонну, — сказала мать.
— Ага. Так Дрилл говорит. А они всё не могли придумать, как застать Землю врасплох и как найти помощников.
— Не удивительно. Мы ведь очень сильны, — засмеялась мать, убирая со стола.
Мышка сидела и смотрела в одну точку, словно видела перед собой все, о чем рассказывала.
— А потом в один прекрасный день, — продолжала она театральным шепотом, — они подумали о детях!
— Вот как! — восхитилась миссис Моррис.
— Да, и они подумали: взрослые вечно заняты, они не заглядывают под розовые кусты и не шарят в траве.
— Разве что когда собирают грибы или улиток.
— И потом он говорил что-то такое про мери-мери.
— Мери-мери?
— Ме-ре-няя.
— Измерения?
— Ага! Их четыре штуки! И еще говорил про детей до девяти лет и про воображение. Он ужасно забавно разговаривает.
90 
