70 
— Кровь ему поможет?
— Не очень. Разве что чуть-чуть.
— Если поможет хотя бы чуть-чуть, надо попытаться.
— Нет, — прошептал Стефан.
Бонни вздрогнула. Она думала, что Стефан потерял сознание. Но теперь его глаза были открыты, они были живыми, и в них сиял зеленый огонь. Впрочем, глаза были единственным, что в нем осталось живого.
— Не глупи, — сказал Дамон, и его голос стал суровым. Он сжал руку Стефана так, что костяшки пальцев у него побелели. — Ты тяжело ранен.
— Я не нарушу обещания. — Непоколебимое упрямство, звучавшее в его голосе, было написано на его бледном лице. А когда Дамон снова открыл рот, явно собираясь сказать, что Стефан сейчас заткнется и нарушит обещание, а не то он, Дамон, сломает ему шею, Стефан добавил:
— Особенно если в этом все равно нет никакого смысла.
В наступившей тишине Бонни старалась отогнать от себя суровую истину этих слов. В том жутком измерении за пределами обычного мира, где они сейчас очутились, любая благородная ложь или попытка вселить надежду не имели смысла. Годилась только правда. И Стефан говорил правду.
Он по-прежнему смотрел на брата, а тот смотрел на него, пристально, яростно, с бешенством, как перед этим смотрел на Клауса. Как будто это хоть чем-то могло помочь!
— Я не просто тяжело ранен. Меня уже нет, — жестоко сказал Стефан, и его взгляд схлестнулся с взглядом Дамона. «Последняя и величайшая борьба воль», — подумала Бонни.
— А ты должен увести отсюда Бонни и остальных.
— Мы тебя не бросим, — вмешалась Бонни. Она могла так сказать, потому что это тоже было правдой.
— Вы должны! — Стефан не отводил взгляда от брата. — Дамон, ты знаешь, что я прав. Клаус может вернуться в любую секунду. Не рискуй своей жизнью. И не рискуй их жизнями.
— Мне наплевать на их жизни, — прошипел Дамон. «И это тоже правда», — подумала Бонни, как ни странно, совсем не обидевшись. Была только одна жизнь, которая интересовала Дамона, — его собственная.
— Тебе придется, — резко ответил Стефан. Он сжал руку Дамона с такой яростью, словно боролся с ним и хотел таким способом заставить сдаться. — У Елены было последнее желание. Так вот, теперь слушай мое. У тебя есть Сила, Дамон. Я хочу, чтобы ты использовал ее, чтобы помочь им.
— Стефан… — безнадежно прошептала Бонни.
— Обещай мне, — сказал Стефан Дамону, и его лицо исказила гримаса боли.
Бессчетное количество секунд Дамон молча смотрел на него сверху вниз. Потом он сказал:
— Обещаю.
Слово прозвучало стремительно и резко, как удар кинжалом. Он отпустил руку Стефана, встал и повернулся к Бонни:
— Уходим.
— Мы не можем его оставить.
— Можем. — Теперь в лице Дамона не осталось ничего молодого. Никакой незащищенности. — Ты и твои друзья-люди уходят отсюда насовсем. Я — потом вернусь.
Бонни помотала головой. Она смутно понимала, что Дамон не предает Стефана — просто ставит его идеалы выше, чем его жизнь, но все это было для нее слишком мудрено и непостижимо. Она этого не понимала и не желала понимать. Она знала только одно: нельзя оставлять Стефана здесь.
— И вы уйдете немедленно, — сказал Дамон, протянув к ней руку, и в его голосе зазвенела сталь. Бонни уже приготовилась сопротивляться, но тут произошло то, что сразу лишило смысла любые препирательства. Раздался звук, похожий на щелчок гигантского хлыста, на миг стало светло, как днем, и Бонни ослепла. Когда к ней вернулось зрение, она увидела пламя. Огонь вырывался из только что появившейся дыры в основании ствола и полз вверх по дереву.
Клаус вернулся. Вернулся с молниями.
Затем Бонни увидела и его самого. В этом застывшем мире двигались лишь его фигура да пляшущие языки пламени. Как кровавым трофеем, Клаус размахивал окровавленной палкой белого ясеня, которую вытащил из раны у себя на спине.
«Как громоотвод», — мелькнула у Бонни безумная мысль, а потом что-то обрушилось сверху.
С безоблачного неба огромными сине-белыми зигзагами блеснула молния, осветившая все вокруг, словно полуденное солнце. Бонни видела, как молния бьет в одно дерево, потом в другое, все ближе и ближе. Языки пламени поднимались среди листьев, как голодные красные гоблины.
Два дерева справа и слева от Бонни взорвались с таким громким звуком, что она не столько услышала сколько почувствовала взрывы — они больно ударили по барабанным перепонкам. У Дамона глаза были чувствительнее — он вскинул руку, чтобы прикрыть их.
70 
