62 
— Черт! Как вы догадались, что мы здесь прячемся?
Незнакомец заглянул в шляпу, словно там у него лежал ответ.
— В прошлом воплощении я был мальчишкой. А в предыдущий раз, если память мне не изменяет, я был чуть больше, чем обычным счастливым псом. Но!.. — Трость ткнулась в табличку на крыльце, обещавшую «Комнаты с пансионом». — Эта надпись не обманывает, как ты считаешь?
— Лучшие комнаты во всем квартале, сэр!
— А кровать?
— Матрасы такие, что можно три раза утонуть от счастья.
— А постояльцы за обедом?
— Разговорчивые, но в меру.
— А как кормят?
— Горячие булочки каждое утро, персиковый пирог в обед и слоеный торт на ужин!
Незнакомец вдохнул и выдохнул восхитительный запах.
— Да тут и душу продашь!
— Прошу прощения?! — Бабушка уже стояла возле двери и хмурилась, разглядывая гостя.
— Не больше чем общепринятое выражение, сударыня, — незнакомец быстро повернулся к ней. — Я не имел в виду ничего антихристианского.
И вот он уже внутри, и говорит не переставая, и бабушка тоже говорит, а он пишет и размахивает пером над регистрационной книгой, и мы с Псом тоже внутри, затаив дыхание, читаем по буквам:
— Ч… А…
— И вверх ногами читаешь, приятель? — весело окликнул меня незнакомец, обмакивая перо в чернила.
— Да, сэр!
Он продолжал писать. Я продолжал читать:
— …Р… Л… Ь… З… Чарльз!
— Верно.
Бабушка заглянула в регистрационный лист.
— О, какой прекрасный почерк.
— Благодарю вас, сударыня. — Перо заскрипело снова. И я снова декламировал по буквам:
— Д… И… К… К… Е… Н… С…
Вот тут я запнулся и замолчал. Перо тоже смолкло. Незнакомец наклонил голову и, прищурив глаз, принялся разглядывать меня.
— Ну-ну? — поддразнил он. — И что же получается?
— Диккенс! — воскликнул я.
— Хорошо!
— Чарльз Диккенс, бабушка!
— Спасибо, Ральф, я еще не разучилась читать. Приятное имя…
— Приятное? — Я разинул рот. — Великое! Но я думал, вы…
— Умер? — Незнакомец рассмеялся. — Нет. Жив, как видишь, прекрасно себя чувствую и рад встретить знатока, ценителя и друга-читателя!
И вот мы поднимаемся по лестнице — бабушка несет свежие полотенца и чистые наволочки, я, отдуваясь, волоку саквояж — и встречаемся с дедушкой — что твой дредноут, следующий заданным курсом.
— Дедушка! — Я так и впился глазами в деда, чтобы не пропустить растерянности, которая вот-вот должна отразиться у него на лице. — Позволь представить тебе… Мистер Чарльз Диккенс!
Дедушка крякнул от неожиданности, оглядел нового постояльца с головы до ног, быстро справился с собой, протянул руку, крепко сжал ладонь незнакомца, потряс ее и заявил:
— Друг Николаса Никльби — мой друг!
По-моему, мистера Диккенса слегка пошатнуло от этого залпа, но он взял себя в руки, поклонился, молвил: «Благодарю вас, сэр» — и отправился вверх по лестнице. Дедушка подмигнул мне, ущипнул за щеку и двинулся прежним курсом, оставив меня в полном замешательстве.
В мансарде с сияющими распахнутыми окнами, из-за чего по комнате во всех направлениях носились прохладные ветерки, мистер Диккенс снял легкое дорожное пальто и кивком головы указал мне на саквояж:
— Всюду сгодится, верно, Пип? Ничего, если я буду звать тебя Пип?
— Пип? — Щеки у меня вспыхнули, лицо засияло от неожиданно свалившегося счастья. — О да. Ой, да что вы. Пип — это замечательно! [6]
Между нами вклинилась бабушка:
— Вот вам чистые простыни, мистер?..
— Диккенс, мэм. — Наш постоялец по очереди обшарил все свои карманы. — Ты знаешь, Пип, у меня, похоже, не оказалось ни тетрадки, ни карандаша. Не мог бы ты оказать мне любезность…
Моя рука метнулась за ухо и кое-что нащупала там.
— Готов поспорить, — заявил я, — это желтый «гай-кондерога» номер два! — Другая рука скользнула в задний карман брюк. — А вот блокнот номер двенадцать!
— Превосходно!
— Отлично!
Мистер Диккенс кружил по комнате, разглядывая мир то из одного окна, то из другого, и говорил то на север, то на северо-восток, то на восток, то на юг:
62 
