54 
— Мы придумали имена для кораблей, мистер Тис.
— «Бог-сын» и «Святой дух», да? Скажи, малый, а одну ракету назвали в честь баптистской церкви?
— Нам пора ехать, мистер Тис. Тис хохотал.
— Неужели ни одну не назвали «Летай пониже» или «Благолепная колесница»?
Машина тронулась.
— Прощайте, мистер Тис.
— А есть у вас ракета «Рассыпьтесь, мои косточки»?
— Прощайте, мистер!
— А «Через Иорданы»? Ха! Ладно, парень, катись, отваливай на своей ракете, давай лети, пусть взрывается, я плакать не буду!
Машина покатила прочь в облаке пыли. Силли привстал, приставил ладони ко рту и крикнул напоследок Тису:
— Мистер Тис, мистер Тис, а что вы теперь будете делать по ночам? Что будете делать ночью, хозяин?
Тишина. Машина растаяла вдали. Дорога опустела.
— Что он хотел сказать, черт возьми? — недоумевал Тис. — Что я буду делать по ночам?..
Он смотрел, как оседает пыль, и вдруг до него дошло.
Он вспомнил ночи, когда возле его дома останавливались автомашины, а в них — темные силуэты, торчат колени, еще выше торчат дула ружей, будто полный кузов журавлей под черной листвой спящих деревьев. И злые глаза… Гудок, еще гудок, он хлопает дверцей, сжимая в руке ружье, посмеиваясь про себя, и сердце колотится, как у мальчишки, и бешеная гонка по ночной летней дороге, круг толстой веревки на полу машины, коробки новеньких патронов оттопыривают карманы пальто. Сколько было таких ночей за все годы — встречный ветер, треплющий космы волос над недобрыми глазами, торжествующие вопли при виде хорошего дерева, надежного, крепкого дерева, и стук в дверь лачуги!
— Так вотон про что, сукин сын! — Тис выскочил из тени на дорогу. — Назад, ублюдок! Что я буду делать ночами?! Ах ты, гад, подлюга…
Вопрос Силли попал в самую точку. Тис почувствовал себя больным, опустошенным. «В самом деле. Что мы будем делать по ночам? — думал он. — Теперь, когда все уехали…» На душе было пусто, мысли оцепенели.
Он выхватил из кармана пистолет, пересчитал патроны.
— Ты что это задумал, Сэм? — спросил кто-то.
— Убью эту сволочь.
— Не распаляйся так, — сказал дед.
Но Сэмюэль Тис уже исчез за лавкой. Секундой позже он выехал в своей открытой машине.
— Кто со мной?
— Я прокачусь, пожалуй, — отозвался дед, вставая.
— Еще кто? Молчание.
Дед сел в машину и захлопнул дверцу. Сэмюэль Тис, вздымая пыль, вырулил на дорогу, и они рванулись вперед под ослепительным небом. Оба молчали. Над сухими нивами по сторонам струилось жаркое марево.
Развилок. Стоп.
— Куда они поехали, дед? Дед Квортэрмэйн прищурился:
— Прямо, сдается мне.
Они продолжали путь. Одиноко ворчал мотор под летними деревьями. Дорога была пуста, но вот они стали примечать что-то необычное. Наконец Тис сбавил ход и перегнулся через дверцу, свирепо сверкая желтыми глазами.
— Черт подери, дед! Ты видишь, что придумали эти ублюдки?
— Что? — спросил дед, присматриваясь.
Вдоль дороги непрерывной цепочкой, аккуратными кучками лежали старые роликовые коньки, пестрые узелки с безделушками, рваные башмаки, колеса от телеги, поношенные брюки и пальто, драные шляпы, побрякушки из хрусталя, когда-то нежно звеневшие на ветру, жестяные банки с розовой геранью, восковые фрукты, коробки с деньгами времен конфедерации, тазы, стиральные доски, веревки для белья, мыло, чей-то трехколесный велосипед, чьи-то садовые ножницы, кукольная коляска, чертик в коробочке, пестрое окно из негритянской баптистской церкви, набор тормозных прокладок, автомобильные камеры, матрасы, кушетки, качалки, баночки с кремом, зеркала. И все это не было брошено кое-как, наспех, а положено бережно, с чувством, со вкусом вдоль пыльных обочин, словно целый город шел здесь, нагруженный до отказа, и вдруг раздался великий трубный глас, люди сложили свои пожитки в пыль и вознеслись прямиком на голубые небеса.
— «Не хотим жечь», как же! — злобно крикнул Тис. — Я им говорю: сожгите, так нет, тащили всю дорогу и сложили здесь — напоследок еще раз посмотреть на свое барахло, вот оно, полюбуйтесь! Эти черномазые невесть что о себе воображают.
Он гнал машину дальше, километр за километром, наезжая на кучи, кроша шкатулки и зеркала, ломая стулья, рассыпая бумаги.
54 
