80 
— Снова, — ответила она.
Когда он вернулся, она прижалась к нему и облапила его.
— Ты не совсем то, что я ожидала, но все же ничего, — призналась она.
— Спасибо, — сказал он, чуть не подавившись.
— Ах, этот Гейбл. — Она ущипнула его за ногу.
— Ой, — сказал он.
После кино они пошли по безмолвным улицам «за покупками». Она разбила витрину и напялила самое яркое платье, какое только смогла найти. Потом опрокинула на голову флакон духов и стала похожа на мокрую овчарку.
— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.
— Угадай. — Она вела его по улице, капая на асфальт духами.
— Около тридцати? — сказал он.
— Вот еще, — сухо ответила она. — Мне всего двадцать семь, чтоб ты знал! Ой, вот еще кондитерская! Честное слово, с тех пор как началась эта заваруха, я живу, как миллионерша. Никогда не любила свою родню, так, болваны какие-то. Улетели на Землю два месяца назад. Я тоже должна была улететь с последней ракетой, но осталась. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому что все меня дразнили. Вот я и осталась здесь — лей на себя духи, сколько хочешь, пей пиво, сколько влезет, ешь конфеты, и некому тебе твердить: «Слишком много калорий!» Потому я тут!
— Ты тут. — Уолтер зажмурился.
— Уже поздно, — сказала она, поглядывая на него.
— Да.
— Я устала, — сказала она.
— Странно. У меня ни в одном глазу.
— О, — сказала она.
— Могу всю ночь не ложиться, — продолжал он. — Знаешь, в баре Майка есть хорошая пластинка. Пошли, я тебе ее заведу.
— Я устала. — Она стрельнула в него хитрыми блестящими глазами.
— А я — как огурчик, — ответил он. — Просто удивительно.
— Пойдем в косметический салон, — сказала она. — Я тебе кое-что покажу.
Она втащила его в стеклянную дверь и подвела к огромной белой коробке.
— Когда я уезжала из Тексас-Сити, — объяснила она, — захватила с собой вот это. — Она развязала розовую ленточку. — Подумала: ведь я единственная дама на Марсе, а он единственный мужчина, так что…
Она подняла крышку и откинула хрусткие слои шелестящей розовой гофрированной бумаги. Она погладила содержимое коробки.
— Вот.
Уолтер Грипп вытаращил глаза.
— Что это? — спросил он, преодолевая дрожь.
— Будто не знаешь, дурачок? Гляди-ка, сплошь кружева, и все такое белое, шикарное…
— Ей-Богу, не знаю, что это.
— Свадебное платье, глупенький!
— Свадебное? — Он охрип.
Он закрыл глаза. Ее голос звучал все так же мягко, спокойно, нежно, как тогда в телефоне. Но если открыть глаза и посмотреть на нее…
Он попятился.
— Очень красиво, — сказал он.
— Правда?
— Женевьева. — Он покосился на дверь.
— Да?
— Женевьева, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Да?
Она подалась к нему, ее круглое белое лицо приторно благоухало духами.
— Хочу сказать тебе… — продолжал он.
— Ну?
— До свидания!
Прежде чем она успела вскрикнуть, он уже выскочил из салона и вскочил в машину.
Она выбежала и застыла на краю тротуара, глядя, как он разворачивает машину.
— Уолтер Грифф, вернись! — прорыдала она, вскинув руки.
— Грипп, — поправил он.
— Грипп! — крикнула она.
Машина умчалась по безмолвной улице, невзирая на ее топот и вопли. Струя выхлопа колыхнула белое платье, которое она мяла в своих пухлых руках, а в небе сияли яркие звезды, и машина канула в пустыню, утонула во мраке.
Он гнал день и ночь, трое суток подряд. Один раз ему показалось, что сзади едет машина, его бросило в дрожь, прошиб пот, и он свернул на другое шоссе, рассекающее пустынные марсианские просторы, бегущее мимо безлюдных городков. Он гнал и гнал — целую неделю, и еще один день, пока не оказался за десять тысяч миль от Мерлин-Вилледж. Тогда он заехал в поселок под названием Холтвиль-Спрингс, с маленькими лавками, где он мог вечером зажигать свет в витринах, и с ресторанами, где мог посидеть, заказывая блюда. С тех пор он так и живет там; у него две морозильные камеры, набитые продуктами лет на сто, запас сигарет на десять тысяч дней и отличная кровать с мягким матрасом.
80 
