– Очень давно. Прости меня…
– Ты исчез так неожиданно. Мне даже жить расхотелось… Наверное, ты объехал весь свет, многое повидал и забыл меня?
А вернувшись, подумал я, нашел тебя здесь и сделал этот памятник…
– Чем же ты теперь занимаешься?
– Я писатель, – ответил я. – Я хочу написать рассказ о старом кладбище, о прекрасной женщине и о возвращении пропавшего возлюбленного.
– Но при чем здесь кладбище? Пусть действие происходит в каком-то другом месте!
– Хорошо, я попробую написать иначе.
– Любимый, – спросила она тихо, – почему ты такой грустный? Позволь мне тебя утешить.
Я сел на краешек могильной плиты.
– Вот так, – прошептала она. – Теперь возьми меня за руку.
Я коснулся ее мраморной руки.
– Какие у тебя холодные руки! – сказала она. – Как же мне их согреть?
– Скажи мне те же слова!
– Я тебя люблю?
– Да.
– Я тебя люблю! …Вот, уже теплее! И все-таки я чувствую, ты что-то от меня скрываешь… Пожалуйста, скажи мне всю правду!
– Когда-то тебе было восемнадцать, – ответил я. – Прошло больше ста лет, но тебе все те же восемнадцать!
– Но разве так бывает?
– Там, где ты находишься, нет ни возраста, ни времени. Ты навсегда останешься юной!
– Но где же я нахожусь? И что хранит меня от старости?
– Посмотри вокруг! Ты поймешь сама.
Мы молчали. Ни один луч солнца больше не освещал кладбище Пер-Лашез. Падали листья. Тихий стук сердца стал еще тише, как и ее голос, когда она заплакала.
– О нет! Неужели это правда?
– Да, это правда.
– Но ты пришел, чтобы спасти меня!
– Нет, милая Диана де Форе. Я хотел лишь повидаться с тобою.
– Ты говорил, что любишь меня!
– Видит Бог, это правда!
– Так в чем же дело?
– Ты так ничего и не поняла. Ты принимаешь меня за другого. А я мечтал встретиться с тобой всю свою жизнь!
– Это правда?
– Да!
– Выходит, ты ждал нашей встречи все эти годы, как ждала я?
– Выходит, так.
– Ты рад, что ждал?
– Теперь да. Хотя до этого мне было очень-очень одиноко…
– А теперь?
– Ты знаешь, сколько мне лет?
– Какое это имеет для нас значение?
– Мне уже семьдесят три.
– Так много?
– Увы…
– Но у тебя такой молодой голос!
– Это потому, что я говорю сейчас с тобою…
Я услышал какие-то странные звуки. Она плакала? Я ждал и слушал.
– Милый мой, хороший мой, – сказала она наконец, – как все это странно… Такое чувство, будто мы сидим на качелях. Если я поднимаюсь, ты опускаешься, если я опускаюсь, ты поднимаешься. Неужели мы так никогда и не встретимся?
– Разве что здесь, – ответил я.
– Значит, когда-нибудь ты сюда вернешься? Ты больше не исчезнешь?
– Нет. Я обещаю.
– Подойди поближе, – прошептала она. Мне трудно говорить.
Я наклонил голову, и мои слезы вновь упали на ее мраморное лицо.
– Знаешь, – сказала она окрепшим голосом, – пока твои слезы дарят мне силы говорить, самое время…
– Проститься?
– Ты говоришь, тебе семьдесят три? А ждет ли тебя кто-нибудь там, за оградой?
– Нет. Меня давно уже никто не ждет.
– Значит, ты действительно вернешься и снова будешь плакать…
– Буду.
– Приходи поскорее. Нам нужно поговорить об очень многом.
– О смерти?
– Конечно нет. О Вечности, любимый мой. Ты тут же перестанешь плакать. Я расскажу тебе все-все. До встречи.
Я поднялся.
– Прощай, Диана де Форе.
Упавший лист заслонил ее лицо. Прощай.
Я поспешил к воротам и кликнул охранников, не зная, чего мне хочется больше: выйти за ограду кладбища или же остаться на нем навсегда.
Охранники появились вовремя. Они открыли мне ворота.
Сверчок на печи
The Cricket on the Hearth (2002)
Дверь захлопнулась, и Джон Мартин сбросил с себя пальто и шляпу, ловко, словно заправский иллюзионист, проскочил мимо жены и повесил пальто на вешалку, одновременно вынув из кармана хрустящую свежую газету, после чего направился в гостиную, на ходу знакомясь с новостями, определяя по запаху, что будет на ужин, и разговаривая с женой, следовавшей за ним по пятам. Он все еще чувствовал слабый запах вагона и морозной зимней ночи. Усевшись в кресло, он удивился необычной тишине, напоминавшей тишину гнезд, обитатели которых – малиновки, воробьи и пересмешники – неожиданно увидели над собой гигантскую тень ястреба. Его жена остановилась в дверях.