Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
28 
— Какому?
— Речь идет о донне Фьоре Бельтрами, которую ваше святейшество соединило три месяца назад по всем церковным правилам с молодым Карло дель Пацци.
Лицо Сикста побагровело.
— Мы не любим говорить на эту тему, и вам, нашему брату во Христе, это известно. Эта женщина отплатила нам самой черной неблагодарностью за ту доброту, которой мы осыпали ее.
В чем она еще провинилась?
— Ни в чем, святой отец, абсолютно ни в чем, — ответил Детутвилль, — но было бы разумным довести до сведения государственной канцелярии, что ей следует аннулировать это замужество и даже совсем вычеркнуть его из регистров.
— Вычеркнуть? — Казалось, папу сейчас хватит удар. — Это почему? Брак, который мы лично освятили в нашей личной капелле и в вашем присутствии, кардинал? Если бы что-то помешало этому союзу, что бы вы тогда сказали мне?
— Я был в полном неведении, святой отец, и ваше святейшество само бы отказалось даже от мысли освятить подобный союз, если…
— Если что? Хватит ходить вокруг да около, заклинаю вас всеми святыми!
— Если бы его святейшество знало, что эта молодая женщина не являлась вдовой, как мы считали… и как она сама себя считала.
— Что?!
Коммин собрался нанести последний удар, наслаждаясь этим мгновением.
— Это абсолютная правда, святой отец. Граф Филипп де Селонже, приговоренный к смертной казни, действительно поднялся на эшафот в Дижоне, но спустился с него целым и невредимым, потому что король помиловал его в самый последний момент.
Наступило тяжелое молчание, нарушаемое только щебетанием птиц в золотом вольере соседнего зала. Папа глубоко вздохнул:
— А она? Где она находится в настоящий момент?
— Насколько мне известно, на пути во Францию, святой отец.
И откланявшись в последний раз, Коммин покинул зал.
Часть II. ДОРОГИ, ВЕДУЩИЕ В НИКУДА
Глава 1. РАЗГОВОР ПОД ВИШНЕЙ
Несколько недель спустя, на закате дня, Мортимер покинул Фьору и Хатун у старой дороги, обсаженной высокими, тенистыми дубами.
— Ну вот вы почти и добрались, — весело сказал Мортимер. — Вам больше не нужен проводник, чтобы разыскать свой дом.
— Вы могли бы заехать к нам освежиться, — предложила Фьора. — Ведь дорога была такая длинная, да и день стоял такой жаркий.
— Благодарю, но я найду все необходимое в Плесси. С вашего разрешения я приду к вам поприветствовать госпожу Леонарду и посмотреть, насколько подрос ваш сын.
Сердце Фьоры забилось сильнее при упоминании о любимой гувернантке и маленьком сыне.
В ее памяти Филипп остался крошечным младенцем, которого было так приятно держать на руках. И вот ему будет уже скоро год, и она не видела, как он рос это время. Она не видела его первой улыбки, а когда он заболевал, это не она склонялась над его колыбелью и проводила с ним бессонные ночи. «Конечно, он посмотрит на меня как на чужую», — подумала Фьора со страхом, приближаясь к своему дому.
Наконец они миновали монастырь, окруженный деревьями, и увидели красивый дом с прелестным садиком. Хатун даже захлопала в ладоши, очарованная открывшимся видом. Вокруг было много цветов, они поднимались до террасы, а потом снова спускались, образуя сказочный ковер. В глубине сада протекала Луара, блестя под жарким солнцем. Пахло скошенной травой и цветами.
— Как здесь красиво! — воскликнула Хатун. — Но, кажется, в доме никого нет.
Словно в ответ на ее слова, из глубины сада раздался свист.
Кто-то приближался к ним, насвистывая старинное рондо.
Потом из-за куста кирказона вышел молодой человек, неся на плече малыша, который смеялся и держал его за руку. Лошадь под Хатун заржала, и молодой человек посмотрел в их сторону.
Он остановился как вкопанный, его глаза изумленно округлились.
— Ну что же, Флоран, — сказала с улыбкой Фьора, — вы не узнаете меня?
Когда первое удивление прошло, молодой человек закричал во все горло:
— Донна Леонарда, Перонелла! Этьен! Быстро идите сюда!
Наша госпожа вернулась!
По-видимому, его никто не услышал. Тогда Флоран передал ребенка Фьоре и побежал к замку, громко крича:
— Наша хозяйка вернулась! Наша хозяйка вернулась!
Весь этот шум очень не понравился юному Филиппу, который начал протестовать. Он сморщил носик и готов был зареветь.
— Боже мой! — огорчилась Фьора. — Да он боится меня!
Она боялась прижать сына к себе, и хотя ей очень хотелось расцеловать его личико, его темные шелковистые кудряшки…
28 
