Все это Хартфорд знал, как знал то, что Мина ценит его в той мере, в какой считает преданным государю. Ее дружба с генералом держалась на одном стержне: «Мы были соработниками и сострадальцами в общем деле». Так она сама сказала однажды вечером, прощаясь с тремя государственными мужами накануне охватившей Ангрию бури. Хартфорд помнил выражение, с которым мисс Лори произнесла эти слова: как будто бы моля о понимании людей совершенно другого склада ума. Впрочем, не будем об этом больше. Довольно сказать, что Хартфорд, вполне осознавая свое безрассудство, решил все же следовать велению страсти и теперь стоял перед хозяйкой Риво в отчаянной надежде обрести ее благосклонность.
Более двух часов прошло с тех пор, как лорд Хартфорд вступил под кров охотничьего домика. Чаепитие закончилось. Гость и хозяйка остались одни в тиши зимнего вечера. Хартфорд сидел по правую сторону камина, мисс Лори — по левую; их разделял только ее рабочий столик. Она вышивала по тюлю и сейчас, задумавшись, положила ладонь на рукоделие. Ее белые пальцы зачаровали Хартфорда. Все его сердце заполнила волна блаженства. Она так близко! Так ласкова, так кротка с ним! Он забылся и почти невольно схватил ее руку.
Мисс Лори подняла глаза. Если само действие и могло оставить хоть каплю сомнений, взгляд генерала развеял их окончательно: взгляд, в котором читалось яростное исступление чувств.
Изумленная, потрясенная, мисс Лори тем не менее быстро овладела собой. Она отдернула руку, вернулась к вышивке и, склонив голову, постаралась скрыть смущение под видом сосредоточенности на работе. Понимая, что неловкая пауза затягивается, хозяйка нарушила тишину. Голос ее был совершенно спокоен.
— Кольцо, которым вы только что любовались, некогда носила герцогиня Веллингтон.
— И вам его подарил ее сын? — горько спросил генерал.
— Нет, милорд, мне дала его сама герцогиня за несколько дней до смерти. На камне выгравировано ее девичье имя: Кэтрин Пакенхем.
— Однако, — настаивал Хартфорд, — я взял вашу руку не потому, что залюбовался кольцом. Нет, мне пришла мысль: если я когда-нибудь женюсь, то хорошо бы у моей жены были такие же тонкие снежно-белые руки.
— Я дочь простого солдата, милорд, а говорят, что у высокородных дам руки куда белее, чем у крестьянок.
Хартфорд, не отвечая, вскочил и облокотился на каминную полку.
— Мисс Лори, сказать вам, какой час был счастливейшим в моей жизни?
— Попробую угадать. Может быть, когда парламент принял Билль о независимости Ангрии?
— Нет, — с многозначительной улыбкой отвечал Хартфорд.
— Быть может, когда лорд Нортенгерленд вернул государственные печати? Я знаю, вы с графом издавна враждовали.
— Да, я ненавидел графа, и все же есть счастье большее, нежели триумф над поверженным врагом.
— Тогда буду надеяться, что вы говорите о Реставрации.
— Снова неверно. Удивительно, что в столь юные лета, мадам, ваш ум целиком занимает политика и вы не можете вообразить радости или горести, с нею не связанные. Вы напоминаете мне Уорнера.
— Наверное, я и впрямь на него похожа, — ответила мисс Лори. — Он часто сам мне так говорит. Я так давно живу среди государственных мужей, что почти разучилась думать по-женски.
— Неужели? — пробормотал Хартфорд. — Вот бы вы сказали это герцогу при ближайшей встрече.
Мисс Лори пропустила двусмысленное замечание мимо ушей и продолжила:
— Я не могу разгадать вашу загадку, милорд; придется вам раскрыть ее самому.
— Тогда, мисс Лори, приготовьтесь к неожиданности. Вы такая горячая патриотка, что, наверное, меня осудите, но счастливейший час мой жизни пришелся на самый черный день величайшего из бедствий Ангрии.
— Как так, милорд?
— Более того, мисс Лори, для вас самой то было горькое время. Час ваших величайших страданий стал для меня часом упоения.
Мисс Лори задрожала и отвернулась. Она, видимо, поняла, о чем он говорит.
— Вы помните первое июля тридцать шестого? — продолжал Хартфорд.
Она кивнула.
— Вы помните, что события того дня завершились ужасающей бурей?
— Да, милорд.
— Припоминаете, как вы сидели в этой самой комнате у огня и не уходили спать из страха, что проснетесь наутро в ином мире? Местность была тогда не так тиха, как сейчас. Вы не забыли прокатившийся в ночи пушечный гром, сказавший вам, что ваши жизнь и свобода висят на волоске, что враг подступил к Риво, а мы, оставшиеся защищать последнюю хрупкую надежду, застигнуты внезапной атакой? Тогда, наверное, вы вспомните и то, как я в час ночи вошел сюда и посоветовал вам бежать немедленно, дабы не угодить в позорный плен к Джордану. Вы сидели у погасшего камина, Эрнест Фицартур спал у вас на коленях. Вы ответили мне, что слышали пальбу и терпеливо ждали указаний, чтобы паническими действиями не нарушить моих планов. Я усадил вас в приготовленную карету и, вместе с остатками разбитых соратников, проводил до Заморны. Что было потом, мисс Лори?