Особенно,... 
99 
И герцогиня вновь отвернулась от мисс Гастингс. Надменное выражение лица означало, что она не намерена больше ничего выслушивать.
Смиренная подданная мгновение смотрела на государыню. Трудно сказать, что говорили ее темные горящие глаза. Обида, разочарование, стыд — вот, видимо, были главные чувства. Мисс Гастингс сознавала, что неправильно повела себя с герцогиней Заморна, с самого начала произвела неверное впечатление и не помогла брату, а только повредила. А главное, весь этот позор произошел на глазах у сэра Уильяма Перси. Она вышла из комнаты совершенно убитая.
— Вы хорошо знаете эту женщину? — спросила герцогиня, поворачиваясь к брату.
— Видел ее несколько раз, — был ответ сэра Уильяма.
— Да, но знаете ли вы ее? Знаете ли ее характер?
— Не очень. Она добрая девушка, — ответил баронет, улыбаясь весьма загадочно.
— Где она живет, кто ее родственники?
— До последнего времени она была кем-то вроде учительницы в семье стряпчего Мура.
— Отца мисс Мур? Джейн, Джулии или как ее там?
— Именно так. Прекрасной ангрийки.
— Что ж, эта мисс Гастингс не слишком приятная особа. Мне она не понравилась.
— Почему, ваша светлость?
— Она странная, резкая. Запомните: я не хочу больше ее принимать.
— Хорошо. Кстати, я устал стоять. Будет ли оскорблением величества, если я сяду в присутствии вашей светлости?
— Нет, сэр. Придвиньте себе стул.
Сэр Уильям покинул свой пост за королевским креслом и сел рядом с сестрой. Они выглядели весьма примечательной парой и держались друг с другом довольно своеобразно. Разговор их был отрывистым и резким, взгляды — быстрыми и не сказать чтобы чересчур нежными, однако и то и другое говорило о некоем взаимопонимании. Герцогиня не забывала своего ранга. Она обращалась к брату с властной королевской прямотой.
— Что вы поделывали в последнее время? — полушутя-полустрого спросила она молодого повесу, который сейчас опирался на подлокотник ее кресла.
— Трудно сказать, мэм. Переводил дух после долгой погони.
— Но где вы были? Я только и слышу, что жалобы на ваше отсутствие. Премьер неоднократно с большим неудовольствием высказывался на эту тему.
— Ваша светлость знает, что человеку иногда надо уединиться, чтобы спокойно подумать. Суета и спешка этого испорченного мира слишком рассеивают мысли.
— Уединиться! Наверняка где-нибудь куролесили. Праздность всегда доводит вас до беды. Мне спокойнее, когда вы при деле.
— Вот как? Ваша светлость озабочены моей нравственностью?
— Бросьте насмешничать, Уильям. Ваша нравственность не моя забота. Но расскажите, чем вы были заняты.
— Ничем, мэм. Как христианин клянусь, что вовсе не куролесил. А что заставило вас меня заподозрить?
— Что ж, коли так, оставьте свои признания при себе. А теперь расскажите, что вы собираетесь делать. Могу ли я чем-нибудь помочь вам в ваших намерениях?
— Нет, спасибо. Моя задача на ближайшее время определена: ловить Монморанси и Симпсона.
— У вас есть предположения, где они?
— Ни малейших, но, вероятно, они покинули Париж.
— Я так и подумала после того, что услышала вчера вечером.
— И что же вы услышали?
— Герцог и мой отец говорили о них, и отец сказал: они ближе к родине, чем к Франции.
— И все? — спросил сэр Уильям, пристально глядя на сестру.
— Да. Больше ничего. Они замолчали, как только я вошла в комнату.
— Думаете ли вы, — спросил баронет, — что наш достославный родитель по-прежнему связан со старыми друзьями?
— Полагаю, что нет. Он редко говорит о политике. Ах, Уильям, как же я хочу, чтобы он держался от нее подальше!
— Ах, Мэри, мне глубоко плевать, занимается ли он политикой. Но очень подло с его стороны оставить былых дружков на бобах.
— Не смейте говорить как Эдвард! — промолвила дочь корсара.
— Я скажу то же самое ему в лицо, — отвечал сын корсара. — Я часто думал, Мэри, что свет еще не видывал такого странного безумца, как человек, который меня зачал. Что до грубой брани в духе Эдварда, это чистое притворство. Я не испытываю неодолимого желания ненавидеть нашего бесценного батюшку.
99 
