56 
Виллему почувствовала, как дрожат его губы еще прежде, чем они прикоснулись к ее губам. «Господи, помоги, — молилась она про себя. — Не дай моему сердцу разорваться от счастья! Неужели это правда?» Его губы нежно, словно крылья бабочки, прижались к ее. Виллему не смела пошевелиться, не смела дышать. Это было чудесно!
«Поцелуй меня по-настоящему!» — мысленно потребовала она.
Доминик доказал ей, что умеет читать мысли на расстоянии. Виллему почувствовала его улыбку — значит, понял.
Он крепко обхватил ее за плечи, точно укутывая любовью и покоем, и поцеловал так, как ей и хотелось, — долго, горячо, страстно.
«Сейчас я умру», подумала Виллему и вздохнула, охваченная восторгом. Непременно! Такое счастье нельзя вынести.
Но Виллему вынесла. И Доминик отметил это про себя. Ее протяжный восторженный стон поведал ему, как она отнеслась к его поцелую. Ее пальцы играли с его длинными волосами, ноги беспокойно ерзали… Он понял, что зажег в ней чувства, которые не следовало выпускать наружу. Как он после этого сумеет устоять перед ней? Оттолкнуть ее? Доминик был очарован, околдован, пленен ею. Он сам же разрушил хлипкую стену, отделявшую их друг от друга. Смогут ли они когда-нибудь вновь возвести ее?
— Что нам делать, Виллему? — прошептал он ей на ухо.
— Не знаю. — Она не отнимала губ от его шеи.
— Ты должна знать. Ведь на карту поставлена твоя жизнь! Идем, мы поскачем в Хальмстад! В седле наши чувства успокоятся.
«Боюсь, что ты ошибаешься», — улыбнулась про себя Виллему, но беспрекословно двинулась следом. Доминик шел, расчищая им дорогу; он сгорал от страсти, по всему телу разлилась тяжесть, кровь его бешено стучала. Виллему с опущенной головой следовала за ним.
Когда Доминик помогал ей сесть в седло, у него дрожали руки.
— Мы словно бежим от самих себя, — нетвердым голосом проговорил он. — Я больше не могу сопротивляться, Виллему!
— Мы едем в Хальмстад? — Она прекрасно владела собой.
— Да! И давай не думать о постороннем! Вполне возможно, это та самая шхуна, на которой уехали из Копенгагена наши родные. Мы должны помочь им, пусть это будет нашей единственной целью и нашим единственным желанием.
— Хорошо.
Две безмолвные тени поскакали в западном на правлении. Тем временем в небесах погас последний пожар, и на землю опустился светлый летний вечер.
11
— Будем ехать всю ночь, — сказал Доминик.
— Хорошо, — покорно согласилась Виллему.
Однако вышло иначе. В небольшом селении им пришлось остановиться, чтобы дать отдых лошадям, накормить их и напоить из деревянного корыта около колодца.
— Доминик… неловко доставлять тебе лишние хлопоты, но мне не хочется так безжалостно гнать своего коня.
— Мне тоже.
— Пусть лошади попасутся вон там, возле старой мельницы. А мы пока что отдохнем в трактире. Может, там найдутся две свободные комнаты.
— Хорошее предложение, — признал Доминик.
Они отвели лошадей к заброшенной мельнице, крылья которой напоминали трепещущие на ветру рваные знамена. Домов поблизости не было, сохранились лишь остатки каменной стены.
— Скорее всего, мы здесь никому не помешаем, — сказал Доминик, отпуская лошадей.
— Погоди-ка, послушай! Что это? — воскликнула Виллему.
Они прислушались. В наступивших сумерках видно было только мелькание теней.
— Это отряд конников, — сказал Доминик. — Они прискакали с юга и остановились в селении рядом с трактиром.
— Судя по выкрикам, они пьяные.
— Ты права. Интересно, это шведы… или датчане?
— Датчане? Уже здесь, так далеко?
— Все возможно. Ведь они взяли Хельсингборг. А это совсем близко. Как бы там ни было, они хозяйничают в трактире, и теперь нам там делать нечего.
— Они могут нас увидеть?
— Если мы окажемся на фоне неба, могут. Давай зайдем внутрь мельницы!
Виллему послушно двинулась за ним.
— Скорей всего это датчане, — пробормотала она.
— Я тоже этого опасаюсь. Но мы не в состоянии проверить.
— Как же мы оставим лошадей?
— У них есть свои. Идем скорее! Пьяные солдаты способны на все!
Они укрылись в тени мельницы. Повозившись с замком, Доминик открыл дверь и провел Виллему внутрь.
56 
